Веер вариантов поведения лис-соблазнительниц по отношению к соблазненным Пузатый А-цзы со свойственной ему мудростью подразделял на две основные группы – в зависимости от отношения лисы к соблазненному. Коли лисица почему-либо испытывает к нему неприязнь (чаще всего из-за его корыстолюбия, неуважительного и чересчур потребительского отношения к той женщине, за которую он принимает лисицу, и пр.), то, не стесняясь, залюбливает мужчину до смерти, и тот, совершенно одурев от страсти и маниакально отдавая постоянной близости последние капли жизненной энергии, погибает от истощения. Коли же мужчина порядочен и добродетелен и лиса сама влюблена (это происходит, как правило, тогда, когда объектом применения ее особенных дарований является талантливый, воспитанный и благородный, но крайне бедный студент), тогда она, напротив, дарит избраннику небесное блаженство в соотношениях разумных, но вполне изрядных – мужчина с нею делается буквально неутомимым, и притом непоправимого вреда для его здоровья не происходит, либо лиса сама заботится о том, чтобы ее избранник вовремя восполнял выработанное светлое начало; в этом случае принявшая вид женщины лиса становится заботливой, верной подругой и хозяйкой, направляющей, вдохновляющей и организующей своего возлюбленного до тех пор, покуда он не встанет на ноги и сам не пойдет, куда следует.
Пузатый А-цзы насчитал в ханьской литературе семьсот двадцать шесть основных описаний контактов первого рода и семьсот двадцать семь описаний контактов рода второго. Не считая мелких отклонений, так или иначе укладывающихся в его схему. Из чего ученый, учитывая превышение положительных контактов над отрицательными на одну единицу, сделал вывод о том, что природа лисы изначально добра.
Впрочем, не эти далеко идущие умозаключения сейчас интересовали Бага. Ему пришло в голову, что даже самые фантастические литературные произведения далеко не всегда являются чистой фантазией, как это кажется на первый взгляд и как это принято думать среди непосвященных. Особенно это верно по отношению к ханьским древним источникам. Сохранилось же имя Ци Мо-ба…
Баг припал к «Керулену».
Хвала Будде, архивы Подворной Палаты и Управления родословных в век компьютеризации не стали работать хуже, нежели, скажем, при династии Тан. А уж учет в Ведомстве Народного здоровья был вообще выше всяких похвал. И все сведения, которыми они располагали, были вполне открытыми, так что частное лицо, каковым являлся в данный момент Баг, безо всяких затруднений и угрызений совести могло работать с их документами в любой момент. Только выйди в сеть.
Ушла масса времени, и Баг в который раз обозвал себя скорпионом за то, что не догадался взять домой хотя бы справочный диск, где были уже набраны все имена, представленные в указателе трактата «О лисьем естестве»: достаточно было бы просто дать команду на поиск…
В конце концов выяснились любопытные вещи.
Пятеро из тех, кто фигурировал в старой литературе в качестве потерпевших от лис всяческие поношения и надругательства, были подлинными, реальными людьми. В настоящее время в Ордуси не проживало ни одного их потомка. Скорее всего, после тех древних травм их семьи так и не смогли оправиться и с течением времени растворились, сошли на нет.
Но зато в реальном мире старой Цветущей Средины отыскалось помимо Ци Мо-ба девять человек из тех, что были описаны в качестве выведенных в люди лисами-обольстительницами. В настоящее время в разных краях Ордуси – от Тайваня до Кольского полуострова, от Иерусалимского улуса до Колымского уезда – проживало семь тысяч триста восемьдесят два их потомка.
В течение последних полутора лет – то есть с момента, когда снадобье «Лисьи чары» стало поступать в продажу, — в двенадцати их семьях умирали новорожденные дети. Такие, как Катя. Или почти такие.
Баг ожесточенно раскурил сигару – толпа остатков их обглоданных горением тел уже громоздилась в пепельнице, — глядя на высветившуюся на дисплее колонку окончательных подсчетов, как на врага. Откинулся в кресле. Ну и что теперь делать с этой цифрой?
Настораживает она?
Да.
Значит что-то определенное?
Нет.
Доказывает что-либо?
Никоим образом.
В стоячем темном воздухе пустой громадной комнаты, освещенной лишь мерцанием дисплея, призрачно переливались, неспешно вили кольца и выворачивались наизнанку дымные питоны. Едва слышное журчание вентилятора «Керулена» лишь подчеркивало глухую тишину беспросветной осенней ночи.
«Интересно, — устало подумал Баг, — приходило ли в голову кому-то провести такую вот проверку при клинических испытаниях и проверках „Лисьих чар“? Впрочем, даже не интересно. Ясно, что нет. В здравом уме такое никому не могло прийти в голову. Никому».
Если бы как-то узнать, пользовались ли в этих семьях новейшим средством для достижения Великой радости!
Никак не узнаешь. Частным порядком – никак. Никак.
Но ведь настораживает, триста тридцать три Яньло!!!
В душе своей Баг уже не сомневался; он чуял тайну.
Додумать Баг не успел.
Не в силах подняться, он уснул прямо в кресле.
Соловки,
12-й день девятого месяца, вторница,
поздний вечер
«Она меня спасла, — так до сих пор и не в силах полностью оправиться от очередного, самого страшного за этот день потрясения, в сотый, в тысячный раз думал Богдан, на ватных ногах бредя к своей пустыньке. Тропу он высвечивал себе фонариком: тьма царила египетская. — Она меня спасла. Этой слабостью моей… этой нежданной немощью… Если бы я работал там, где всегда…»
Нет, никто не погиб. Отчаянно кричавшая дама, как это часто бывает в первые минуты после несчастья, сильно преувеличивала. Неистовый ветер сыграл со строителями злую шутку: поднимаемый на тросе наверх очередной тюк искусственного волокна, предназначенного для внешней звукоизоляции купола, сильно качнуло порывом шторма, тяжелый тюк размашисто ударил в одну из опор лесов второго яруса, и та подломилась. Увечья разной степени тяжести получили четырнадцать человек.
Среди них – и Юхан, и Павло, и работавший рядом отец Перепетуй… Место Богдана все эти дни было там же, с ними. Они держались на стройке вместе.
Юхан сильно ушиб плечо, ударился лицом и, по всей видимости – чуть позже просвечивание это подтвердило, — сломал ребро. Однако в монастырскую больницу его положили не из-за ребра, а потому, что немедленно прервавшие прием и прибежавшие к месту катастрофы монастырские лекари сошлись на том, что у Юхана сотрясение мозга и ему по крайней мере три-четыре дня требуется провести в постели, под присмотром. Тумялис пробовал было упираться, но стоявший тут же отец Киприан сказал коротко: «Смирись». Юхан смирился и прикусил язык.
Павло сломал ногу. Перелом был неопасный, простой, но кубанцу, разумеется, все равно наложили гипс и замкнули в больничном покое, рядышком с Юханом. Павло был буквально потрясен. Он даже за рукава хватал лекаря: «Когда снимете гипс? Когда я смогу ходить? Когда?! Ну когда?!» Его растерянность, его отчаяние были просто неописуемы, он едва не плакал, — а, оказавшись на койке, отвернулся к стене и умолк. Совсем умолк. Казалось, его постигла какая-то невообразимая, непоправимая катастрофа.
