Бага аж передернуло: «Опять пиявицы?!»
— Что? — пристально глянул Михаиле. — Не любите?
— Не люблю, — признался Баг с содроганием. Воспоминания о розовых пиявках были еще слишком свежи. — Терпеть не могу.
— Тогда травяной сбор попробуем, — легко отказался от пиявок лекарь. — Траву попьете пару месяцев, все как рукой снимет.
Прислужник поставил перед ним на стол высокий стакан с молоком. И плошку с халвой.
— Главное, драгоценный преждерожденный, это правильное и своевременное питание! — подняв палец, сообщил Михаиле и заложил в рот маленькую порцию халвы. — Вот вы посмотрите: ну что вы едите, а? Да, рыба полезна. В ней фосфор. И картошка организму не вредит. Но в таких количествах!.. — он замотал головой. — Невообразимо! Эти дети лесов и полей, — лекарь кивнул на соседний притихший стол, — едят что попало и во множестве. Но сказано: «Здоровый сон бывает при умеренности желудка»! А они целый день лопают сало цзинями, — за соседним столом виновато потупились, — лечи их потом! — Михаиле погрозил соседям. Отпил молока. — Сказано же: «Не пресыщайся всякой сластью и не бросайся на всякие снеди; ибо от многоядения бывает болезнь, и пресыщение доводит до холеры, и от пресыщения многие умерли, а воздержанный прибавит себе жизни», — значительно глядя на Емелю, произнес лекарь. Цитаты так и сыпались. Емеля попытался сделаться меньше. Вотще.
«Какой занятный человек, — думал Баг, наблюдая за разглагольствующим лекарем Большковым. — Как все же богата Ордусь вот такими, простыми и знающими людьми, всем сердцем прикипевшими к любимому делу!» На душе делалось все более покойно, смутные мысли и тревоги сами собой отходили на задний план, как будто между ними и Багом встал весь путь между Александрией и Кемью.
Михаиле Большков между тем от порицания многоядения перешел к превознесению прелестей родного края.
— А ведь какие наши места благодатные! Чего тут только нет! Травы какие! Для человека сведущего просто загляденье! — лекарь живо подхватил с полу суму и вывалил из нее на стол груду приятно пахнущих, шелестящих мешочков. Ноздри его большого носа страстно затрепетали. — Только посмотрите: и плаун-баранец растет, и березка бородавчатая, и трифоль, — приговаривал он, любовно перекладывая мешочки с места на место, — и водяной перец, и спорыш, и мать-и-мачеха, одуванчиков вообще полно, и пижма, и сушеница топяная, и тысячелистник, и чернушка, и… — Михаиле извлек из сумы склянку с какой-то темной жидкостью. — И калган… — закончил он задушевно, ласково поглаживая емкость. — Ну не лепота ли?
— Здорово, — согласился Баг, покончив наконец с половиной рыбы на блюде и убирая палочки. Взялся за чайник. В чашку потекла почти черная ароматная жидкость. — А вот про такую травку, или, может, корешок, или еще что – «лисья рыжинка», не слышали ли вы, преждерожденный Большков?
— Рыжинка? — лекарь нахмурил лоб. — Рыжинка… Лисья? — переспросил он. Баг кивнул.
Большков снова погрузился в суму. Долго там шуршал, сосредоточенно бормоча: «…приготовляющий лекарства делает из них смесь… рыжинка… рыжинка…» На свет появилась еще одна склянка, побольше, в ней копошились потревоженные пиявки. — Точно не хотите? — ткнул он пиявками в сторону Бага. — А то как по заказу есть свежие.
— Гм… Может, Емеля хочет? — с опаской спросил Баг. Михаиле заинтересованно обернулся, но лишь топот да стукнувшая дверь были ему ответом: грохоча сапожищами и подхватывая мешки, пятерка бородатых преждерожденных с неясными воплями вынеслась вихрем прочь, на улицу.
— Нет, про рыжинку лисью не слышал, — помотал русой головой лекарь. — Первый раз слышу про такое снадобье.
Да что ж за рыжинка такая?!
Приятно отяжелевший от обильной пищи Баг вышел из «Пустынника Онуфрия» и, коротая незначительное время, оставшееся до прибытия сампана, медленно двинулся через реку по узким мосткам – слева расстилалась богатая мелкими островками Кемская губа, а справа, на омываемом двумя протоками острове побольше, высился Собор Успения Пресвятой Богородицы. Баг замедлил шаги, любуясь строением. На ум пришли строки великого Су Ши…
— Красота!
Баг живо обернулся.
Недалеко от него стоял, опираясь на перила, незаметно подошедший преждерожденный, неясного возраста: низенький, явно склонный к столь порицаемому лекарем Большковым чревоугодию – круглое лицо его лоснилось в лучах солнца, зайчики прыгали по стеклам небольших круглых очочков; маленькие, слегка заплывшие глазки с большими мешками под ними смотрели, однако ж, внимательно и цепко; преждерожденный как-то приторно улыбнулся Багу, огладил длинную, по пояс, бороду и кивнул на собор.
— Красиво, говорю.
— Да, — согласился Баг, удивляясь простоте и открытости местных жителей: в Александрии обратиться вот так запросто, без надлежащего приветствия и серьезного повода, к человеку незнакомому было немыслимо – разве что к прислужникам в харчевнях да в лавках, да и то прибавив вначале непременное «простите, что беспокою вас». Так на то они и прислужники. — Очень красиво.
— Хоть и новодел, а все равно сердце тает, — нежданный собеседник размашисто перекрестился на ярко горевшие на солнце кресты. — Старый-то сгорел в начале восемнадцатого столетия, — пояснил он. Ткнул коротким пальцем в сторону собора. — Но стоял аккурат тут же.
Баг промолчал. Взглянул на часы.
— Из столиц к нам? — поинтересовался толстяк.
— Из Александрии, — коротко ответил Баг. «Вот ведь какой любопытный…»
— На острова?
— И не только.
— Путешествуете?
«Ну что пристал?!»
— Да.
— Могу показать сказочно красивые места, — оживился, блеснув очками, толстый. — Покажу, где ловят и заготавливают знаменитую беломорскую сельдь. У меня свой катер недалеко…
«Милостивая Гуаньинь, да это, похоже, самодеятельный местознатец, мечтающий получить с приезжих несколько лянов!»
— Нет, спасибо, — Баг повернул к берегу.
— Нигде такого больше не увидите! — устремился следом за ним толстяк. — Никто вам больше такого не покажет! — ухватил Бага за рукав.
«Экий хищник!»
В столь упорной навязчивости усталому Багу померещилось даже нечто подозрительное – словно, проведав, что Баг из самой Александрии, сей чуждый церемоний подданный загорелся идеей заполучить его во что бы то ни стало.
— Вот что, преждерожденный, — Баг решительно, одним движением высвободился. Строго, неприязненно посмотрел на приставалу. — Лов сельди меня не интересует. Всего наилучшего.
Толстый поспешно отступил.
— Ну ладно, ладно! — услышал издали Баг, ступая на гранитную набережную. — Но если что, спросите на Савватьевской дом Виссариона!
«Десять Яньло тебе повсеместно…» – гневно подумал Баг.
С трудом было проклюнувшееся приличное настроение оказалось подпорчено. Баг повернул к морскому вокзалу.
