— Одежда. Откуда вы берете одежду в этой эпохе?
Он почесал нижнюю губу:
— Говорят, в этом могут помочь деньги. Как ты понимаешь, это не самый главный, но один из важных факторов в этом процессе. У тебя нет при себе парочки странных банкнот? Гм, разумеется, нет, если ты только не сумчатый, как кенгуру. Я мог бы одолжить тебе деньги.
— Вот и прекрасно…
— Да только одна загвоздка — много ли купишь при нынешней инфляции на доллар двадцать три? Давай признаем откровенно, папаша: немного. А заплатят мне в редакции лишь послезавтра. Кстати, если Фергюсон не увидит ценности в моем материале, то мне не удастся даже впихнуть твой рассказ на страницы этого брехливого листка. А за одним из моих костюмов идти тоже смысла нет.
— Почему? — Словесный поток сверху и мусор внизу весьма угнетающе подействовали на мои мыслительные способности.
— Во-первых, потому что до моего возвращения тебя могут уволочь в психушку и посадить на витаминчики для придурков. Во-вторых, ты пошире меня в плечах и намного ниже. Ты ведь не захочешь привлечь к себе внимание, выйдя на улицу, где кишат копы, а в моем костюмчике ты его точно привлечешь. Добавь ко всему тот факт, что храбрые ребята в синем могут в любой момент вернуться и вновь обыскать переулок… Трудная ситуация, папаша, очень трудная. Можно сказать, безвыходная.
— Ничего не понимаю, — нетерпеливо начал я. — Если бы в моем времени появился путешественник из будущего, я без всяких усилий сумел бы помочь ему приспособиться к социальным требованиям. Такая мелочь, как одежда…
— Не мелочь, вовсе не мелочь. Сам же видел, как всполошились силы закона и порядка. А ну-ка! Эта штучка в форме молотка у тебя на ожерелье, она, часом, не серебряная?
С трудом согнув окоченевшую шею, я взглянул вниз. Парень показывал на мой флирглефлип. Я снял его и протянул парню:
— Он вполне мог быть серебряным до того, как его атомную структуру изменили для флиртования. А что, серебро имеет какую-то особую ценность?
— Такая куча серебра? Еще как имеет, клянусь надеждой получить Пулитцеровскую премию! Ты можешь с ним расстаться? За него можно получить подержанный костюм, да еще на половинку пальто хватит.
— Что ж, я смогу в любой момент потребовать новый флирглефлип. А для самых важных флиртований я в любом случае пользуюсь большим институтским. Конечно, бери его.
Он кивнул и накрыл мусорник крышкой. Я услышал, как его шаги удаляются. После долгого ожидания, во время которого я сочинил несколько на удивление цветастых фраз в адрес Бандерлинга, крышка вновь поднялась, и мне на голову свалилось несколько предметов одежды из грубой синей ткани.
— Пират в лавочке подержанных вещей дал мне всего пару долларов за твою штучку, — сообщил Бернс, пока я одевался. — Пришлось обойтись рабочей одеждой. Эй, застегни эти пуговицы, пока не вылез. Нет, эти. Застегни их. Эх, дай я сам…
Облачившись должным образом в одежду, я вылез из мусорника, натянул на окоченевшие ноги ботинки и дал репортеру завязать шнурки. Ботинки — это те самые кожаные обмотки, что я заметил у других. Для завершения столь поразительно анахроничного облика в руку так и просился грубый кремневый топор.
Ну, может, и не кремневый топор. Но примитивное оружие вроде ружья или арбалета вполне подошло бы. Облачиться с ног до головы в растительные волокна и шкуры животных! Тьфу!
Бросая по сторонам нервные взгляды, Бернс взял меня за руку и отвел в скверно вентилируемое подземное помещение, а там затолкал в чрезвычайно длинное и уродливо разделенное на секции средство передвижения — подземный поезд.
— Я вижу, что здесь, как и повсюду в вашем обществе, выживают лишь наиболее приспособленные.
Бернс покрепче ухватился за чье-то плечо и поудобнее расположил подошвы на пальцах ног другого туземца.
— Почему?
— Те, у кого не хватает сил протиснуться в вагон, вынуждены оставаться на прежнем месте или полагаться на еще более примитивные средства передвижения.
— Ну, папаша, — восхищенно отозвался он, — ты просто клад. Когда станешь разговаривать с Фергюсоном, чеши языком именно в таком духе.
После довольно долгого периода мучений и неудобств мы выбрались из поезда — похожие на две выжатые кисти винограда — и ногтями и локтями пробились на улицу.
* * *
Я вошел вслед за репортером в разукрашенное здание и вскоре встал рядом с ним возле почтенного пожилого господина, который сидел в маленькой комнатке, погруженный в задумчивое молчание.
— Как поживаете, мистер Фергюсон? — немедленно начал я, потому что оказался приятно удивлен. — Я чрезвычайно рад обнаружить в начальнике мистера Бернса то интеллектуальное родство, о котором я почти…
— Заткнись! — яростно прошептал мне в ухо Берне, когда пожилой господин испуганно прижался к стенке. — Ты его насмерть перепугаешь. Четвертый этаж, Карло.
— Слушаюсь, мистер Бернс, — пробормотал Карло и дернул черную ручку. Комнатка вместе с нами поползла вверх. — Ну и странных же типов вы с собой приводите. Самых что ни на есть типов.
Редакция газеты оказалась невозможным столпотворением людей, носившихся во всех направлениях в различных стадиях нервного возбуждения среди множества бумаг, столов и примитивных пишущих машинок. Джозеф Берне усадил меня на деревянную скамью и скрылся за дверью застекленного офиса, совершая на пути к нему ритуальные помахивания рукой и выкрикивая фразы вроде: «Привет тим, здорово джо, как поживаешь эйб».
После продолжительного ожидания, во время которого мне едва не стало дурно в атмосфере пота и безумной суматохи, он вышел вместе с коротышкой в рубашке с короткими рукавами. Левый глаз у коротышки подергивался.
— Это он? — спросил коротышка, — Угу. Что ж, звучит неплохо, не скажу, что это звучит плохо. Угу. Он знает, что должен придерживаться своей брехни о будущем, как бы его ни старались раскусить, а если даже его и раскусят, то никто не узнает, что мы в этом замешаны? Ему это известно, верно? И вид у него что надо — уже не молод и вполне смахивает на чокнутого профа. Смотрится неплохо во всех отношениях, Берне. Угу. Угу, угу.
— Погодите, пока не услышите его рассказ, — вмешался репортер. — Это такая песня, Фергюсон!
— Я не уверен в своих вокальных способностях, — холодно сообщил я. — Не могу скрыть разочарования, потому что первые же значимые личности этой допромежуточной цивилизации, которым предстоит услышать последовательный рассказ о моем происхождении, упорно несут всякую идиотскую чушь…
Левое веко коротышки нетерпеливо дернулось:
— Засунь в жестянку этот бесплатный треп. Или прибереги его для Бернса: он его слопает. Слушай, малыш Джои, нам подвернулась конфетка. Угу. Два дня до начала Всемирной серии, а во всем городе даже не пахнет жареными новостями. Можно пустить его на первую полосу, и даже не один раз, если начнется громкий шухер. О дойке я позабочусь сам — обложим твою байку обычным трепом парней из университетов и научных обществ. А ты пока хватай своего как-там-его…
