Часа через четыре — а может, и через пять, потому что ни у меня, ни у Пухляка часов не было, — коробочка снова щелкнула, и сверху спустился такой же обед в комплекте с теми же причиндалами. Кое-что мы съели, остальное покидали за борт.
— А знаешь, — признался Пухляк, — если бы не эта бесконечная «Твоя мама из Ирландии?», я бы сказал, что мне здесь нравится.
— Да, она мне тоже надоела. Но ты что, согласился бы без конца слушать «Я бесконечно выдуваю пузыри»?
Земля давно превратилась в яркий и медленно уменьшающийся диск, но никто из нас не мог утерпеть и время от времени украдкой на нее поглядывал. Эти взгляды были напоминанием о моей лавочке и Эдне, о бензоколонке Пухляка и задатке за магазин Уинтропа. Наш дом среди планет и галактик.
Когда нам захотелось спать, мы спустили паруса, от которых все равно не было никакого толку. Мы сложили их в некое подобие матраца и, добавив пару лежавших в кокпите одеял, устроили себе царскую постель.
Когда мы проснулись из-за одновременно приснившегося кошмарного сна, в котором нас препарировали две тушеные устрицы, на палубе уже стояли два обеденных комплекта с теми же отбивными. В смысле, два для меня и два для Пухляка. Мы съели грейпфрут, выпили по стакану молока, а от остального избавились. Потом устроились поудобнее и прокляли композитора, сочинившего «Твоя мама из Ирландии?». Я никак не мог понять, как мне могла нравиться эта песенка.
Шлюп мне тоже перестал нравиться. Давно не видел такой идиотской лодки — узкая, твердая, и обводы у нее неинтересные. Если я когда и куплю себе лодку, то только не шлюп.
Потом мы разделись и сиганули за борт искупаться. Пухляк плавал на спине, выставив над водой огромный живот, а я нырял и играл в пятнашки с макрелью.
Вокруг нас не было ничего, кроме Вселенной. Звезды, звезды и снова звезды. Что угодно отдал бы за простой уличный фонарь.
Когда мы забрались в шлюп, нас уже ждал очередной обед с отбивной. После купания мы проголодались, поэтому съели примерно четверть.
Не очень-то эффективно, — пробурчал Пухляк. — Я о том зеленом монстре. Он каким-то образом — наверное, с помощью телепатии — узнал, что нам нравятся некоторые вещи. Отбивные, особые сорта табака и песенка. Зато не стал копать дальше и выяснять, в каком количестве мы все это любим и насколько часто. Небрежная работенка.
— Кстати, о небрежности, — подпустил я шпильку. — Когда эта зелень забралась в бухту, ты сам захотел подплыть поближе и рассмотреть ее как следует. Это ты сидел у румпеля, но не сумел вовремя смыться. Ты даже не заметил, что она нас преследует, пока она не оказалась совсем рядом!
Его глазки налились кровью:
— Да, я сидел у румпеля, но что в это время делал ты? Баклуши бил! Это ты должен был заметить, что оно приближается! А ты заметил?
— Ха! Ты же думал, что это «португальский кораблик». Как и тогда, когда мы чинили крышу и ты подумал, что черное пятно возле колокольни — это металлический лист, а на самом деле то была дыра. И вообще мы не провалились бы, если бы не твоя неподъемная туша. Какая балка ее выдержит?
Пухляк вскочил и развернул на меня живот:
— А ты, курами поклеванный мозгляк, ты вообще… Слушай, Пол, давай с этим завязывать. Откуда нам знать, сколько мы еще проторчим вместе на этой покусанной блохами скорлупке? Мы не имеем права ссориться.
А ведь он прав, решил я.
— Это я виноват, что церковная крыша…
— Нет, это я виноват, — великодушно признал он. — Я и в самом деле оказался тяжеловат для той балки. Давай пожмем ДРУГ другу руки, старина, и не будем больше терять головы. Там, куца мы направляемся, мы станем единственными представителями человечества, и нам надо держаться вместе.
Мы пожали руки и выпили за дружбу по стаканчику пива.
И все равно нам пришлось нелегко — осточертели отбивные и бесконечный припев из дурацкой песенки. Мы вырезали на палубе шахматную доску, а из старой газеты сделали шашки. Плавали вокруг шлюпа и играли в угадайку. Всячески изучали серую стенку пузыря и придумали тысячу способов работы коробочек, тысячу объяснений, для чего наверху нужно цветное пятно, и тысячу причин, по которым нас заключили в пузырь и отправили путешествовать в темной пустоте.
Нам уже оставалось последнее средство — пересчитывать звезды, когда красное пятнышко впереди начало расти и превращаться в планету.
— Марс, — пробормотал Пухляк. — Очень похоже на фотографии Марса из статьи профессора Фронака в воскресном приложении.
— Уж лучше бы он оказался здесь вместо нас. Он собирался на Марс, а мы — нет.
В небе Марса не было ни облачка, и мы спустились сквозь чистейший воздух. Пузырь пушинкой сел посреди плоской пустыни из красного песка, простиравшейся до самого горизонта.
И все.
— Не знаю, можно ли это назвать значительным улучшением ситуации, — ехидно заметил я.
Пухляк не слушал — он стоял на цыпочках и нетерпеливо озирался.
— Мы видим то, что до нас не видел ни один человек, — тихо произнес он. — Мы на Марсе. Понимаешь, Пол, на Марсе! Смотри, насколько меньше выглядит здесь Солнце, чем на Земле. Да, что бы отдал профессор Фронак, лишь бы оказаться на нашем месте!
— Со мной он может поменяться хоть сейчас. И я ему за это еще и приплачу. Никогда не считал, будто любоваться красной пустыней — значит здорово проводить время. Ничуть не вдохновляет. Кстати, а где же марсиане?
— Покажутся, Пол, покажутся. Нас сюда послали за сорок миллионов миль не пустыню украшать. Придержи лошадей, приятель.
Но мне не пришлось придерживать их долго. На краю горизонта показались две точки: одна в воздухе и быстро приближающаяся, а вторая — ползущая по земле.
Летящее пятнышко превратилось в зеленый пузырь размером с тот, что мы видели в бухте. У него не было ни крыльев, ни реактивных двигателей, ни других видимых приспособлений для полета. Он просто летел, и все.
Когда пузырь приблизился к нам, то, что двигалось по пустыне, было еще далеко.
У нашего нового приятеля имелись и глаза — если это и в самом деле были глаза, — но только не черные пятнышки, плавающие внутри, а торчащие наружу штуковины, напоминающие дверные ручки. Однако, когда существо замерло над верхушкой серого пузыря, у нас возникло уже знакомое ощущение, словно эти глаза заглядывают нам в голову и читают мысли.
Ощущение это длилось около секунды. Затем существо коснулось коробочки, что-то с ней сделало, и музыка смолкла. Тишина показалась нам лучше всякой музыки.
Когда существо опустилось вниз и нырнуло под наш пузырь, пройдя сквозь песок с такой легкостью, словно пустыня была сделана из миража, Пухляк вручил мне парочку припасенных ножей и сам вооружился тремя.
— Будь наготове, — прошептал он. — Эта штука может вылезти в любой момент.
Я не стал ехидно шутить насчет пригодности нашего оружия, потому что стало трудновато дышать. К тому же ножи придали мне хоть какую-то уверенность. Я понятия не имел, куда мы пойдем, если нам придется сражаться с этими существами и мы сумеем их одолеть, но мне было приятно держать в руках нечто, хотя бы отдаленно напоминающее оружие.
