Книга Змеесос, страница 28. Автор книги Егор Радов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Змеесос»

Cтраница 28

— Какая гадость, — сказала она, когда все было кончено. Перед ней лежал безносый индивид, залитый собственной кровью. Он все еще состоял с ней в интимной связи. Он не шевелил более ничем, и не делал ничего.

— Где теперь твое «Я»? — задумчиво проговорила Коваленко. — Что случилось с ним, что случилось с тобой? Что будет, что не будет?

Вдруг дикая судорога пронзила всю ее плоть, отбросив ее от мужчины. Ее рот неестественно раскрылся, пальцы рук выпрямились, как лучины, живот дрожал, как возбужденный порнографией мальчик.

— Ты отравлен… — прошептала она, падая куда-то. Некоторое время в полутьме ее тело колыхалось и трепыхалось, борясь за свое право жить и сохранять бессмертную часть именно в себе. Но потом все прекратилось. Антонина Коваленко умерла.

§

— Что означает весь этот бред? — спросил Иаковлев, возникая среди буйной красы всего сущего.

Лао, радуясь нежданному возвращению в родные эмпиреи, находился где-то здесь, гордо выпячивая в разных измерениях то самое главное, что в нем было сейчас; и он самодовольно молчал, наслаждаясь обретенной вечностью и истиной, словно задача была уже решена и путь завершен.

— Я тебя спрашиваю, борец недоношенный!.. — закричал Иаковлев, носясь туда-сюда по миру, как угорелый. — Куда ты ухитрился попасть, где тот мир, что нам нужен, что означают все эти псевдотайны, мальчики и львы; что означает весь этот бред?!

— Это — жизнь, лапочка, — надменно ответил Лао, повесившись между звезд.

— Это — жизнь? О какой жизни ты говоришь? Что такое жизнь? Я спрашиваю тебя: где ускользнувший от нас кусок мироздания?

— Везде, — сказал Лао.

Иаковлев сокрушенно расколошматил какую-то параллельную Вселенную и озабоченно рассматривал тамошнюю мешанину мертвых тел. духовных вопросов и камней. Он был очень зол.

— Я тебя сейчас прикончу точно так же, — заявил он.

— Попробуй, — нагло ответил Лао, созидая двенадцать вечных матерей.

Иаковлев ушел в черную дыру, растворившись на несколько богов и героев, потом восстал из тьмы и жалобно пробормотал:

— Я так не играю. Зачем ты так? Мне уже неинтересно. Что ты хочешь доказать?

Лао задумался, совершая с собой половой акт. Потом закурил лучшую махорку, положил ноги на стол и медленно произнес:

— Идет, Я продолжаю историю. Ничего не было.

Радостный и умытый, Иаковлев по утреннему морю шел в сторону Лао, надеясь на тайну и интерес. Он мог быть всем, но не хотел. Он хотел хотеть быть всем. Он ждал себя и его. Он хотел умереть.

Они стояли сейчас в бункере, занимаясь вычислениями по-восточному. Они обнимались и смешивали свое тепло и дыхание, словно разнополые низшие существа; и они думали над тем, что случилось, и что будет потом, и они знали все и могли все остальное; и вселенская прелесть, возникающая вокруг них, приводила их в настоящий восторг одиноких творцов.

Иаковлев проникновенно плакал, прильнув к абсолютному плечу друга. Лао, расчувствовавшись, посылал в черную пустоту воздушные поцелуи, символизирующие настоящий союз и единство. Их сущности заполняли все бытие своим пронизывающим светом. Понимание настигло их в один тот же миг, как общая для всех беда, в которой нет виновных. Они осознали происшедшее и восхитились всеобщей красотой и многомерностью.

— Это не тот мир! — закричал Иаковлев, восторженно прыгая куда-то. — Это не настоящий мир! Это область искусства! Это — бред! Ура! Туры-пуры!

— Я знаю! — вторил ему Лао, вспоминая свои воспоминания. — Я понял! Я существую! Искусство! Подлинный бред поразил меня в самую суть. Это не тот мир!

— Хей, мама, бры-бры-бры!!! — кричал Иаковлев, словно индеец, радующийся солнечному восходу.

— Мэо-мэо-мэо! — отвечал Лао, напоминая утреннего отца, разбивающего на кухне тупой конец яйца (в мешочек) и заставляющего своего сына съесть полностью все, что на столе.

— Я был, я есть, я дал, я выл! Я — Иосиф Кибальчиш-ага! Вселенную, для вселенцев. Начинаем сначала, от яйца, из всего. Ничего не было, Артем Федорович, было все!

Так веселился Иаковлев, так плясал Лао, так танцевал весь мир.

— Ну что, — задумчиво говорил Лао, — Попробуем еще раз? Где эти гады, где эти гниды, где мой смысл, где моя любовь?

— Вперед, моя прелесть, — отвечал Иаковлев, плывущий в океане среди рыб и кораблей. — Давай, вперед! Ты на сей раз попадешь, ты на этот раз поймешь, сейчас ты умрешь!

— Что я должен делать? Что я должен сказать? Что я должен произнести?

— Грех! Ты должен пасть. Только твое падение сделает тебя им, только твоя гнусь превратит тебя в то, что спасет их, умерщвляя. Я хочу есть, мне нужны их души, мне нужна моя история. Итак, падай, милый, соверши этот грех, и тогда — все! Мир начался.

Лао осторожно высморкался и стряхнул пепел.

— Извини меня, но мы с тобой уже совершили грех, и даже много всего другого. Ты помнишь кровавую прелесть самопожертвования сквозь сирость униженных величий и согбенных чудес; терновый ореол растоптанной молитвы и тайны в дымке отчаянья, небытия и наказания для всех; страстную духовную живучесть, переживающую времена и века и не подвластную ни знамениям, ни истине; а также восхитительную глубину милых нравственных мук? Ты ведь знаешь, что особь выпустили наружу?

— Я помню Иоганна Коваленко, — серьезно отвечал Иаковлев. — Но, значит, все наши действия были освящены. Мы не сделали ничего плохого, это не было» грехом и ужасом, я не знаю, что такое грех, соверши его, сделай его, давай, давай, давай!

— Грех — это то же самое, падение может быть любым, — сказал Лао. — В этом наша ошибка. Как я люблю ошибки!!! Однако я совершу свое падение, совершу свой грех, сделаю все опять.

— Но как? — спросил Иаковлев.

— Как угодно. Можно сказать: «Раз, два, три», и все произойдет.

— Я согласен, — сказал Иаковлев и подумал: «Ну и отправляйся к черту!»

Лао восторженно щелкнул пальцами и проговорил:

— Я иду. Милый мой ты! Что нужно еще сделать, чтобы вернуться вперед? Воспоминания перевешивают, моя личность во мне, я совершаю простейшее действие, которое под силу даже козлу. Но станет ли оно моим истинным прощанием? Да здравствует мандустра.

Лао пал, став Мишей Оно, Иаковлев был там. Возник конец, ничего не было. Иоганн Шатров засмеялся. Центр взорвался, Семен агонизировал, Маша родилась. Тра-ля-ля.

§

«Все началось сновав — сказал Иисус Кибальчиш и расчесался на прямой пробор.

«Лао опять произвел его,» — написала Антонина Коваленко, созданная, чтобы мыслить и знать.

«Я не помню конца,» — подумал Я.

Что-то произошло.

§

Шеперфилл сидел и пил кофе. Миша Оно проснулся утром в своей комнате, на стенах которой сияло отраженное солнце. Он был рожден, как и все остальные, с красной звездочкой на левом виске, которая символизировала истинное бессмертие и была его личным выходом к иным жизням и реальностям. Он существовал сейчас как юный струльдбруг и смотрел на самого себя в зеркале с видом весьма любопытного существа, постигающего самую суть.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация