— Понятно, — сказал Миша.
— А вы пробовали когда-нибудь наркотики? — лукаво щурясь, спросил Афанасий Чай.
— Не помню… Может быть… Что-то курил… Пил… Ел…
— Это — чепуха! — засмеялся Чай. — Если у вас есть желание и вам позволяют ваши этические и эстетические установки, я могу угостить вас своим лучшим произведением. Последние лет восемь я немного отошел от общественной шумной жизни, от турниров, от исследовательской деятельности и, тихо живя в своей характерной квартирке, ежедневно употребляю то, что я вам собираюсь предложить… Это — чудесная штучка! Я думаю, вам должно понравиться. Вы согласны?
— А… это не вредно? — спросил Миша. — Привычки не вызывает?..
Чай откинул голову назад и заразительно засмеялся. Потом он добродушно сказал:
— Молодой человек!.. Ах, темнота, темнота… Какая привычка? С одного-то раза?!
— Да, но мне захочется еще, — сказал Миша.
— Так это же прекрасно! — самоупоенно проговорил Афанасий, вдруг обняв Мишу так, что руль повернулся влево, а вместе с ним и машина.
— Осторожно, — сказал Миша. — Так что же тут прекрасного? Это же вредно!
— Это — полезно, друг мой! — убежденно сказал Афанасий. — Вы только посмотрите на меня. Как я выгляжу?
Миша бегло осмотрел его коренастую, мускулистую фигуру, отметив про себя неподдельный здоровый румянец на щеках, а также живые, умные глаза, в которых словно таилась бездна интеллекта и мудрости.
— Вы выглядите отменно, — сказал он.
— Ну вот. Говорю вам: это лучшее мое произведение, и оно не вредно ничуть.
Миша задумался, сосредоточив свой взор на пустой дороге. Повсюду начинались сумерки, и машина затерянно и одиноко неслась посреди этой реальности. Миша еще больше нажал на газ и сказал:
— Ну что ж… Я согласен. Показывайте дорогу.
— Вот и отлично! — крикнул Чай и хлопнул в ладоши. — Пока — прямо.
Они ехали молча мимо Центра, и начинался вечер; улицы приняли их, а прохожие смотрели им вслед. Они доехали до какой-то башни с фонарем, и Афанасий тихо сказал:
— Остановите, дальше мы пойдем пешком.
Они вылезли из машины и пошли по мостовой вдоль какой-то стены. Где-то капали остатки бывшего дождя, или что-то еще, создавая характерный приятный звук; и лужи, встречающиеся на их пути, были желтыми, то ли от фонарей, то ли от луны, и дорога снова была пуста, как недавнее шоссе; и возвышенная грусть опять возникала в душах и умах.
Все было отлично. Миша посмотрел направо и сказал:
— О, как я люблю эту вечернюю прелесть сияющих минут под навесом умиротворительного блеска звездных путей и снов! Я ощущаю собственный предел, свое упоенное бессилие прорвать насквозь все это — то, что готово льнуть и трепетать, и обволакивать меня собой; я ощущаю низменный стыд. коварный восторг, пряный экстаз от прикосновения к этому камню, или к этой воде; или же эти деревья, их ветви, их ветки, их темные ветви — они знают подлинную тайну, они всегда были со мной, они всегда были во мне; я готов быть с ними, я хочу быть с ними!. Я смотрел в ночное окно, лежа в постели, я видел ветви, в них был весь мир, все возможности; но они были ими, они были конкретны, явленны, ощутимы; я видел их мудрость и абсолютную красоту, я вижу их сейчас над собой вместе с башней из камней и водой, и мне стоит только заплакать, только прекратить эти секунды, только обнять все это, и только быть здесь. Ибо одно воспоминание об этом сейчас заставит меня быть всем. Смерть станет лучшей матерью; убейте меня, Афанасий, я достиг того, что желал!
— Миша! — отвечал ему Чай. — Я един с вами в этом, я могу убить вас, я могу вознести вас. я хочу уколоть вас. Я хочу внести вас, как ребенка, в мою прекрасную комнату и уложить на ложе, уютное, как и здешний мир; я хочу приготовить вам лучшее, что я могу, я хочу увидеть ваш предсмертный восторг, и вы станете тем, кем должны стать, и ваша прапамять расцветет и заставит вас действовать и улыбаться. Идемте вперед! Пока что еще есть тайны, и мы можем быть.
— Но вы готовы делать все? — дрожа, спросил Миша Оно.
— Я готов ко всему, — ответил Афанасий Чай и нежно сказал: — Мы пришли. Вот моя дверь. В этой башне. Вперед, в мое царство, вперед в мой дом!
Миша вошел в дверь.
Кто-то умер.
— Это здесь вы занимаетесь своими делами? — спросил Миша Оно, переступив порог.
Пред ним возникла большая комната с белыми обоями, пушистыми креслами и коврами; мягкой кушеткой, покрытой серой шкурой, и причудливыми свечами. Хозяин зажег свет, и лиловый светильник загорелся над всеми предметами. Какие-то изящные соломенные циновки висели на стенах, и в вазах стояли фиолетовые сухие цветы, а рядом были фигурки Будды и других богов; оранжевый шерстистый ковер на полу был готов принять отдыхающего и наслаждающегося человека, и некие колокольчики, подвешенные в темном углу, мягко звенели, заставляя забыть остальной мир. Пучки пахучих трав и загадочных злаков лежали по краям ковра, а на одной из стен висела картина, средних размеров, изображающая какое-то уродливое, почти морское, разноцветное существо в окружении других перемешанных и расплывчатых красок; и все было нарисовано в фиолетовых тонах, и лишь хвост этого существа был прямым, длинным и желтым. В центре комнаты был столик, на котором стояла маленькая серая ваза, и еще какой-то почти треугольный камень красного цвета. Комната имела пять углов, и как раз напротив входа была еще одна дверь с лилово-оранжевым витражом, и над этой дверью на обоях была нарисована ярко-зеленая змея.
— Там моя лаборатория и кухня, — сказал Афанасий Чай, показывая на дверь. — Пошли туда.
Он пошел первым, отворил дверь и вошел внутрь, зажигая яркий свет, похожий на свет больниц и школ, или на свет бюрократических учреждений, в которых сидят скучные люди. Миша следовал за ним и увидел ярко-белое кафельное пространство. наполненное пробирками, горелками и колбами, в которых заманчиво поблескивали разные жидкости любых цветов. Было очень чисто и пахло марганцовкой; в углу специальный стол был пуст и ждал своего применения, а над раковиной сушились ершики и другие непонятные предметы, блестящие, как пластина фото-глянцевателя. Миша достиг центра этой лаборатории и сел на табуретку. Афанасий, любовно погладив поверхность своего стола, присел на его краешек и восторженно сказал:
— Итак, Миша, сейчас мы с вами будем заниматься приготовлением вещества, которое я назвал «глюцилин». Это самое лучшее, что вообще возможно под небом. Химический процесс его приготовления — это чистое удовольствие для нас: это редкая прелесть: видеть, как из разноцветных веществ рождается единственное искомое, способное обратить наше самоощущение в стороку рая и красоты. Подайте мне вот эту баночку с коричневыми гранулами.
Миша с любопытством посмотрел по сторонам, увидев множество разных банок и склянок.
— Вот эта? — спросил он у Чая. Но Чай не ответил, он почему-то изобразил какое-то отрешенное выражение на лице и постучал по столу пальцами, напряженно уставившись в стену.
