— Да что вы! — перебил Мишу Артем. — Впрочем… Жить с мыслью о подлинной смерти… Вы меня извините, но это прямо какой-то муддизм. Хотя наверняка и в этом есть своя правда…
— А вы точно знаете, что смерть — подлинная?
— Я верю в это, — улыбнулся Вельш. — Впрочем, оставим эту беседу. Расскажите лучше о себе. Ведь вы — молодой человек! Вы уже определились?
— Я не помню, — сказал Миша. — Я еще не нашел себя.
— Займитесь высшей деятельностью! Это лучше всего.
— Что это?
— Искусство! — воскликнул Вельш, и тут же официант принес красивые блюда, от которых шел чудесный аппетитный запах. Артем почесал свою красную звездочку на левом виске, взял нож и вилку и немедленно приступил к поеданию своего блюда. Миша тоже отрезал кусочек и съел его.
— Каким искусством вы занимаетесь? — спросил он.
— Я — писатель, — ответил Артем, — Я — писатель-акциденциалист. А мои друзья делают абсолютно любое искусство из чего угодно. В этом и есть подлинная прелесть: в свободе! Впрочем, дайте мне поесть.
И Миша Оно, с истинным наслаждением поглощающий свою трапезу, наблюдал за серьезно жующим Артемом Вельшем с чувством приятного любопытного восторга, который настигает радостное существо перед наступлением чего-то нового и интересного, будь то начало другой жизни, или обретение тайны, или открытие какой-нибудь игры; и Артем вежливо улыбался, словно желая продемонстрировать свою наполненность каким-то настоящим занятием, доставляющим ему высшую степень смысла, удовольствия и прелести, и как будто был вполне готов к рассказу и агитации за свою деятельность, которая наверняка могла увлечь Мишу и прибавить ему счастья в следующих мгновениях. Доедая бифштекс-аркебузу, Артем хитро улыбался, поглядывая на Оно, который совершенно серьезно смаковал каждую частичку своего блюда. В конце концов, Артем закончил есть, бесшумно выпил немного вина и спросил:
— Вы желаете что-нибудь узнать?
— Что такое акциденциализм? — сказал Миша, тоже отставляя от себя пустую тарелку и быстро выпивая вино.
— Это — направление в искусстве, — уверенным тоном проговорил Вельш. — Вы хотите, наверное, знать, в чем его отличие от других течений?
— Может быть, — сказал Миша.
— Все очень просто, дружок. Все ваши течения описывали и изображали очень важные вещи. Самые главные тайны и занятия были придуманы и воспеты искусством; любые миры и ситуации, в которых можно жить и путешествовать; любовь и все высшее, и прекрасные ужасы разных смертей и убийств…
— Я знаю этот мир, — сказал Миша.
— Чудненько! Но акциденциалистов все это не интересует. Акциденциализм описывает как раз совершенно неглавное и ненужное; то, что вообще можно не замечать и проходить мимо; все несущественное и неважное, короче, всякий там маразм.
— Это может быть искусством, — сказал Миша.
— Конечно! Это должно стать самым лучшим искусством! Это есть новое слово! Штучки, дрючки, разве это не замечательно?
— Я не знаю, — сказал Миша. — Прочитайте мне какое-нибудь акциденциалистское произведение.
— Пожалуйста, — ответил Вельш, выпив вина. — Вот вам мое стихотворение «На смерть А. К.»:
«Пылинка с таракана попала
В мушиный экскремент.
Завязнув там, она колебалась
На перемещеньях воздушных.
А потом сверху частица плевка
Утопила созданный случаем союз,
И экскремент смешался со слюною,
И пылинка была внутри».
— Вы не талантливы, — сказал Миша Оно. — Мне это не очень нравится.
— Вы ничего не понимаете в искусстве! — возмутился Артем и сокрушенно выпил залпом все свое вино, тут же налив себе снова. — Почитали бы вы мой роман «Описание всех неровностей, вмятин, царапин и природных древесных линий моего письменного стола»! Это — признанный шедевр!
— Он напечатан?
— Нет, что вы, акциденциализм — подпольное искусство, которое не понятно почти никому. Хотя сейчас есть надежда…
— Я прочитаю, — сказал Миша. — Это большой роман?
— Двести шестьдесят пять страниц! — гордо ответил Вельш, снова выпивая полный бокал. — Я же вообще прозаик, стихи у меня плохо получаются. Самый лучший сейчас поэт — Антон Дзерия. У него есть классическое произведение «Ода на поворот туловища налево с одновременным наклоном головы вниз»… Там, как же…
«………
Как след зверей, идущий влево,
Невидный твой протянут шлейф
Сквозь вниз повернутого зева,
Который одарила б Ева,
Когда б ей дан был вечный кейф…»
Дальше я не помню…
— Это ничего, — сказал Миша.
— Вам нравится?
— Так, — сказал Миша. — Нужно почитать глазами.
— Тогда пойдемте в гости! — обрадованно заявил Вельш. — Еще вон ту девушку возьмем!
Миша Оно обернулся и увидел девушку с самым лучшим для себя лицом. Она сидела и смотрела на них.
— Вы пойдете в наши прелестные гости? — восторженно крикнул ей Вельш.
— Да, — ответила она. — Меня зовут Антонина. И так все происходило.
§
Наверное, кто-то не умер. Опять были гости, и этот вечный мятежный мир, имевший различные цели и причины, обернулся разбросанной по углам и стенам полушумной самодостаточной вечеринкой с художниками и женщинами, пьющими алкогольные напитки; задумывающимися о сути того, что вокруг, и беседующими между собой об упоении этим временем, которое произошло здесь, сейчас и предоставило им все, что они готовы взять и использовать. И какой-то мальчик вешался в другой комнате из-за несчастной любви, срываясь прямо с губительной веревки, и его откачивали ромом и успокаивали историями о глобальности бытия; а косвенно виновная дама удивленно смотрела себе между ног, пытаясь прочертить нужную и жгучую связь между явленным воплощением своей любви, готовым к приключениям и самоотдаче, и тяжелым некрасивым уходом в таинственные глубины личных возможностей этого несимпатичного ей мужского существа. И мальчик лежал на подушке, никнул, испытывая кайфовый катарсис, и блаженствовал, осознавая свой новый статус. Его однополосая бычья шея живописно вздрагивала, когда он глотал какую-нибудь жидкость или кусок вкусной пищи. Прекрасная музыка была еле слышна повсюду, и кто-то танцевал посреди всего остального, обнимаясь и говоря умные слова. Миша Оно, выпив некий напиток, сказал:
— Мне нравится чувство наплевательского единства, восторженных бдений, завистливой активности, которое так присуще всему вашему великолепному сборищу. Ура!
— Выпьем! — говорил представленный Оно Дзерия. Они чокались, потом брались за руки и начинали прыгать по комнате, крича при этом глупости.
— Миша, — говорил Антон. — Напишите шесть книг! Будьте с нами!
