— Какой нефти, спрашиваешь? — Он снова перешел на угрожающий шепот. — Черненькой такой, мокренькой. Которой здесь, — он постучал ногтями по столешнице, — нашли сорок процентов мирового запаса, больше, чем у русских с арабами вместе взятых! Ты что, действительно идиот или вам тут мозги промыли? Ты забыл, после чего началась война? Через пару месяцев после сообщения про трансильванскую нефть.
— Я уже не помню такого…
— А ты напряги память, напряги!
— Миротворческие обстрелы начались после того, как партия радикалистов приказала незаконным бандформированиям разогнать объединенную миссию протестантских церквей… — отчеканил я, но вдруг себя почувствовал не очень убедительным. — Посмотри в интернете, если мне не веришь! Почитай новостные сайты любой нейтральной страны! При чем тут нефть? Если бы от нас что-то скрывали, там бы всплыло!
— А там не всплыло, — хмыкнул Матей. — Ах, какая обида! Кстати, об интернете. Я надеюсь, не зря приехал сюда? У тебя в замке по-прежнему есть интернет?
— Будет у тебя интернет, не волнуйся. Плохой, но будет.
— Спасибо.
Мы помолчали. Петра все не шла. На душе было мерзко.
— Помимо всего прочего, — я вдруг понял, что начал размышлять вслух, но останавливаться было поздно, — помимо всего прочего, моего отца повесят, если я сбегу в армию сопротивления.
— Интересное дело, — заинтересовался Матей. — Твоего отца держат в плену на базе «Кемп Ойлвел»?
— Не в плену, просто он управляющий деревни Бро, и отвечает здесь за порядок. Если его сын сбежит к повстанцам…
— Отвечает перед кем? Твой отец работает жандармом у натовцев? — Матей, похоже, собирался презрительно свистнуть, как любил в таких случаях, но губы его не послушались, лишь на стол упала капля слюны. Матей с отвращением стер ее локтем.
— Прекрати паясничать, — рассердился я. — Ты прекрасно знаешь, что мой отец был управляющим и до натовцев!
Матей некоторое время о чем-то сосредоточенно думал.
— Не ожидал, — произнес он наконец. — Влад, ты, как друг, обещаешь не рассказывать отцу о моем приезде?
— А что такое? — насторожился я. — Ты приехал с заданием взорвать «Кемп Ойлвел», а моего отца считаешь полицаем и стукачем?
— Просто дай слово, как друг? — попросил Матей и оглянулся. — Кстати, вот идет Петра. — Он встал, неловко оперся на свой зонт и хлопнул меня по плечу: — Ну, я пошел. Встретимся в замке после заката, пустишь?
— Только не опоздай до комендантского часа! — крикнул я вслед.
Петра приблизилась своей изумительной походкой, чуть вприпрыжку. Она чмокнула меня в щеку и подозрительно уставилась на пол, усыпанный осколками бокала.
— У Матея все-таки добавилось новых странностей, — хмуро объяснил я. — Два разбитых бокала, полчаса непрерывной истерики.
— Из-за меня? — Петра обессиленно опустилась на лавку.
— Лучше бы из-за тебя!
— Да что ты на меня огрызаешься?! - обиделась Петра.
— Извини, — спохватился я. — Что-то от Матея никак не отойду.
— Ну расскажи, что с ним?
Я задумался.
— Знаешь, это конечно глупо прозвучит, но его как будто вампиры покусали и душу высосали. Злой, жестокий… Руки трясутся… И все время на всех бросается. По-моему, он даже в Господа теперь не верит.
— Контузия, чего ты хочешь… — вздохнула Петра. — А меня Сюзен достала, тварь чернозадая, — с чувством произнесла она.
— Холера… И чего она к тебе липнет?
— Известно, чего… Во-первых, кто ей еще здесь даст интервью на английском? Солдаты на базе?
— А во-вторых?
— А во-вторых, я группу отправила, грим еще не смыла, даже клыки не вынула. И тут конечно она и вваливается…
— Понятно. — Я хмыкнул. — Типичная румынка, находка репортера. Дала интервью-то?
— Чтоб как в прошлый раз было? — Петра фыркнула.
— А чего она спрашивала-то?
— Как обычно. Чего она еще может спросить? Сует микрофон и орет как на футболе: «Как вы относитесь к протестантам? Как вы относитесь к тому, что ваше правительство их уничтожает?» А за ней стоит кретин и все снимает камерой.
— До нее до сих пор не дошло, что наша деревня лютеранская? Сорок домов, и все лютеране?
— Нет конечно, что она, по домам что ли ходит? Живет на базе, выползает раз в неделю с камерой, зайдет в отель и общается со своими туристами на родном языке.
— Ну, так ты сказала бы ей, что ты дочка протестантского пастора!
— Какой ты умный! — Петра смешно всплеснула руками. — Стою такая в гриме: привет, я дочка протестантского пастора!
— А чего? — усмехнулся я. — Может ее наконец выгонят с CNN, и деревня вздохнет.
— Разбежался. Ей, наоборот, медаль с брюликами дадут. Репортаж года из горячей точки!
— А знаешь чего? — Я вдруг почувствовал вдохновение. — В следующий раз дай ей интервью в петле на виселице! Скажи, что ты дочка протестантского пастора, и твое правительство тебя уничтожает!
— Шутки твои плоские, — отмахнулась Петра. — Расскажи лучше еще про Матея?
— Приходи в замок перед комендантским, сама посмотришь.
К столику подошел дядюшка Габи.
— Есть-пить будем? — поинтересовался он, глядя на вплывающую в ресторанчик толпу туристов. — Столик нужен.
— Да, нам пора уже. — Я протянул бумажку.
— И три доллара за два бокала, — напомнил Габи.
— Холера дери Матея, — пробурчал я, роясь в кошельке. — А чего три, на два не делится?
— Я ж по себестоимости! — обиделся дядюшка Габи.
* * *
Мы с Петрой смотрели из окошка обеденной залы, как Матей с огромным рюкзаком на спине подходит к двери черного хода и аккуратно стучит зонтом-тростью. Ровно за минуту до начала комендантского часа! Уже и деревня погрузилась в темноту, и по улице пронесся первый мотопатруль.
— Толкай, не заперто, — крикнула Петра.
— Войдешь — запри изнутри засовом, — напомнил я.
Матей глянул вверх и исчез в двери. Вскоре послышался цокот зонта и шаги — натужные, шаркающие.
Я помог ему снять рюкзак — рюкзак оказался тяжеленный.
— Ты приволок фамильный склеп графа Кавендиша? — пошутил я.
— Дошутишься, — прохладно ответил Матей и, не меняя интонации, продолжил: — Мне нужна келья.
Мы с Петрой переглянулись.
— Какая еще келья? — нахмурился я.
— Без окон. Со столом и розеткой, — терпеливо объяснил он. — Наша детская тайная келья. В которую ход через шкаф.
— Тю, братец… — протянул я. — Келья! Она давно не келья, а кладовка, забита дровами по самый потолок, а шкаф сожгли еще зимой.