— Это верно, — согласился Кашинг. — Могут возникнуть сложности с водой. Там нет рек, вдоль которых можно идти. Несколько речушек текут на юг, и это все. Придется нести воду с собой. У меня есть куртка и штаны. Хорошая кожа. Конечно, она протекает, но немного. Сгодится в качестве мехов для воды.
— Сгодится, да не очень, — возразила Мэг, — Ты помрешь от солнечных ожогов.
— Я все лето окучивал картошку без рубахи. Я привык.
— Тогда у тебя остается одна рубаха, — сказала Мэг, — Может, мы и варвары, но я не позволю тебе прошагать двести миль в чем мать родила.
— Я могу завернуться в одеяло.
— Одеяло — не одежда, — сказал Ролло. — В нем нельзя идти по зарослям кактусов. А там встретятся кактусы. Их никак не миновать. Скоро я убью медведя, у меня кончается смазка. Когда я это сделаю, мы снимем с него шкуру и смастерим мех.
— Ниже по течению реки было много медведей, — сказал Кашинг, — Ты мог бы убить их сколько угодно.
— Это черные медведи, — с досадой ответил Ролло, — Я не убиваю черных, когда есть другие. Мы входим в страну гризли. У гризли жир лучше.
— Ты с ума сошел, — сказал Кашинг. — Жир гризли ничем не отличается от любого другого медвежьего жира. Когда-нибудь очередной гризли снесет тебе голову.
— Может, я и спятил, — заявил Ролло, — но жир гризли лучше. А убить черного медведя — пустяк. Не то что одолеть гризли.
— По-моему, ты немного задирист для робота низшего разряда, — заметил Кашинг.
— У меня есть своя гордость, — отвечал Ролло.
Путешественники шли на север, и с каждой милей местность становилась все более унылой. Казалось, плоской равнине не будет конца. Она убегала к горизонту — тонкой синей линии на фоне небесной голубизны.
Следов кочевников не было. С тех пор как боевой отряд спешно покинул лагерь у реки, друзья ни разу не встретились с бандами. Теперь стад одичавшего скота стало гораздо больше, тут и там встречались маленькие стада быков. Иногда вдали показывались табуны диких лошадей. Олени исчезли, но попадались антилопы. Птицы было в изобилии — ею и питались. То и дело попадались «собачьи города» — целые акры земли, разрытые степными собачками. Приходилось смотреть в оба, чтобы не наткнуться на гремучих змей. Здесь они были мельче, чем лесные гремучки на востоке. Энди ненавидел этих шипящих рептилий и топтал их копытами, если те оказывались в пределах досягаемости. Кроме того, Энди стал добытчиком воды, с деловым видом приводя своих спутников к жалким ручейкам или стоячим лужицам.
— Он чует воду, — торжествующе говорила Мэг. — Я же сказала, что он пригодится нам в походе.
Трепещущая Змейка оставалась с ними круглые сутки, вертясь возле Ролло, а иногда и возле Мэг, которая воспринимала это вполне добродушно.
— Она такая красивая, — говорила колдунья.
Здесь, в пустынных местах, их стали преследовать какие-то лиловые тени, которые плыли справа и слева и чуть сзади. Поначалу путешественники никак не могли понять, то ли это действительно тени, то ли игра воображения.
Но в конце концов они убедились, что тени существуют. Никаких форм и очертаний у них не было, их даже нельзя было разглядеть. Казалось, на фоне солнца пролетает маленькое облачко и создает тень. Но в небе не было облаков; солнце немилосердно палило, и казалось, что над головой висит медный котел.
Никто не заговаривал об этом явлении, но вот однажды вечером друзья расселись вокруг костра, разложенного возле спокойного ленивого ручейка с руслом из голышей, под дикими сливами со спелыми плодами, и Мэг сказала:
— Они все не отстают. Их и сейчас видно в свете костра.
— О чем ты говоришь? — спросил Кашинг.
— О тенях, парень. Не притворяйся, будто не видел их. Они крадутся за нами уже два дня. Ты тоже их заметил, правда, Ролло? Скорее всего, ты знаешь, что это такое. Ты путешествовал в этих местах.
Ролло пожал плечами:
— К ним нельзя прикоснуться, они следуют за людьми, вот и все.
— Но кто они такие?
— Преследователи, — ответил Ролло.
— По-моему, мы насмотрелись чудес сверх всякой меры, — заметил Кашинг, — Живой камень, Трепещущая Змейка, а теперь вот еще Преследователи.
— Ты мог бы десять раз пройти мимо того валуна и не понять, что это такое, — сказала Мэг, — Для тебя он просто камень. Энди первым почуял его, потом уж я…
— Да, знаю, — оборвал ее Кашинг. — Я мог бы пройти мимо камня, но не мимо Змейки и Преследователей.
— Здесь пустынное место, — сказал Ролло. — И тут возникает много странных вещей.
— Так везде на западе или только здесь? — спросил Кашинг.
— В основном тут. Про эти места много чего рассказывают.
— Это имеет какое-нибудь отношение к Звездному Городу?
— Не знаю, — отвечал Ролло, — Мне ничего не известно о Звездном Городе. Я только говорю о том, что слышал.
— Мне кажется, сэр Робот, — сказала Мэг, — что вы уклоняетесь от ответа. Вы могли бы побольше рассказать нам о Преследователях?
— Они поедают людей, — ответил Ролло.
— Поедают людей?
— Вот именно. Не плоть, конечно, поскольку им не нужна плоть. Они едят душу и разум.
— Хорошенькое дело! — воскликнула Мэг. — Стало быть, наши души и разум сожрут, а ты об этом и словом не обмолвился. Только сейчас сказал!
— Они не причинят вам вреда, — сказал Ролло, — Ваши души и разум останутся при вас. Они не заберут их. Они как бы обнюхивают их.
— Ты пыталась учуять их, Мэг? — спросил Кашинг.
Она кивнула:
— Что-то непонятное. Не ухватишь. Кажется, что их больше, чем на самом деле, хотя никто не знает, сколько их в действительности, поскольку их невозможно сосчитать. Как будто толпа людей, очень много людей.
— Это верно, — сказал Ролло. — Их очень много. Они сделали частью себя всех людей, разум и душу которых попробовали на вкус. Прежде всего надо сказать, что они пустые, у них нет ничего своего. Они — никто и ничто. Чтобы стать кем-то, возможно, множеством кого-то…
— Ролло, — перебил его Кашинг, — ты знаешь это наверняка или повторяешь то, что слышал от других?
— Только то, что слышал от других. Я же говорил, что вечерами, когда мне было одиноко, я подкрадывался к кострам и слушал разговоры.
— Да, я знаю, — проговорил Том, — Небылицы все это, байки…
В тот же вечер, когда Ролло отправился на разведку, Мэг сказала Кашингу:
— Парень, а я боюсь.
— Не обращай на Ролло внимания. Он как губка. Впитывает все, что слышит. Даже не пытается разложить все по полочкам, оценить и взвесить. Правда, выдумка — ему все едино.
— Но тут столько загадочного.
