— Какие чудесные цветы,— сказал он.
— В этом году они даже лучше, чем всегда.
— Ваза,— сказал он.— Та, что тебе подарили на прошлый день рождения. Синяя с золотом. Нужно поставить цветы в нее.
— Я подумала о ней же. Она на обеденном столе.
Она ушла за вазой, а он стоял в гостиной и думал о том, что стал частью этой комнаты, как комната стала частью его самого. Он знал здесь каждый дюйм, как она знала его. Удивительно доброе место, с которым он успел подружиться за долгие годы.
Здесь он по ночам носил на руках детей, когда они болели или у них резались зубы, и эта комната оставалась единственной во всем квартале, где горел свет. Здесь семья провела множество чудесных вечерних часов в мире и покое.
Но он помнил времена, когда мира не было во всем свете и не оставалось даже надежды на то, что он когда-нибудь наступит, когда их преследовал неизменный страх перед войной, страх, ставший таким привычным, что казался нормой жизни.
А потом страх внезапно исчез, потому что невозможно вести войну, если твой враг способен заглянуть вперед на целый день и узнать, что должно случиться. Нельзя воевать, невозможно играть в бейсбол или в любую другую игру, нельзя ограбить банк, жульничать или убивать, невозможно играть на бирже. Появилось множество вещей, которые больше нельзя было делать, и у него возникали моменты, когда это портило удовольствие: ведь сюрпризы и предчувствие чуда навсегда ушли в прошлое. Привыкнуть к новой жизни было совсем непросто, но им больше не грозила война — не только в данный момент, но и в будущем. И ты знал, что не только ты будешь в безопасности, но и твои дети, а также дети твоих детей, и их внуки, и внуки внуков. За такую уверенность ты был готов заплатить практически любую цену.
Так лучше, сказал он себе, стоя в самом центре доброй комнаты. Так намного лучше. Но иногда бывает нелегко.
Он пересек комнату и вышел на крыльцо, откуда открывался вид на сад. Флоренс права, подумал он, цветы в этом году особенно прекрасны. Он попытался вспомнить, когда они были еще лучше, но у него возникли сомнения. Быть может, той осенью, когда Джон был еще совсем маленьким, хризантемы и астры уродились особенно красивыми. Нет, так нечестно, подумал он: сейчас лето, а тогда была осень.
Нельзя сравнивать летние цветы с осенними. Или тот год, когда Мэри так долго болела,— сирень тогда была особенного, темно-лилового цвета и пахла так сладко; он вспомнил, как каждый вечер приносил огромные букеты, поскольку Флоренс всегда любила сирень. Но и это сравнение получилось неудачным: сирень цвела весной.
По дорожке за забором прошла соседка, и он поздоровался с ней:
— Добрый день, миссис Абрамс.
— Добрый день, мистер Уильямс,— ответила она.
Это было их обычное приветствие, хотя иногда она останавливалась и они разговаривали о цветах. Но сегодня она не станет заводить беседу, если только он сам не проявит инициативу. Сегодня она не будет навязывать ему свое общество.
Он вспомнил, что в офисе все вели себя так же.
Когда он собирал вещи, руки у него не дрожали — во всяком случае, он старался. Он подошел к вешалке, взял шляпу, но никто с ним не заговорил, никто не пошутил из-за того, что он уходит так рано, поскольку они догадались — или знали, как и он сам. Конечно, никто не мог знать точно, поскольку в ком-то дар предвидения проявлялся сильнее, а в ком-то слабее, но даже наименее способный отставал от других не более чем на четверть часа.
Он часто сожалел о том, что не понимает, как удалось выявить эту способность, но здесь вступали в действие совершенно недоступные его пониманию факторы. Естественно, он не забыл историю и прекрасно помнил ту ночь и какое возбуждение тогда охватило всех. И еще ужас. Но одно дело знать, как все произошло и каковы причины, и совсем другое — понимать механизм действия.
Это был последний козырь, отчаянный ход, крайнее средство. Нация давно подготовилась к нему, все передатчики были настроены, и никто не задавал лишних вопросов, поскольку все полагали, что они являются частью системы радаров. В такой ситуации лучше поменьше говорить.
Никто не хотел приводить передатчики в действие, во всяком случае, так говорилось в официальных объяснениях случившегося,— но тогда люди были готовы на все, чтобы предотвратить очередную войну.
И вот пришло время применить крайнее средство, наступил день отчаяния, когда кнопки были нажаты и передатчики заработали, обрушив на людей облучение, которое воздействовало на мозг, «стимулируя латентные способности» — так звучало обоснование,— и все люди теперь могли предвидеть события на двадцать четыре часа вперед.
Конечно, плата оказалась жестокой, но постепенно люди успокоились, попытались извлечь лучшее из происшедшего и привыкли жить со своими новыми способностями.
По телевидению выступил президент, чтобы рассказать миру о случившемся, и предупредил потенциального врага, что теперь мы на двадцать четыре часа вперед знаем обо всем, что произойдет.
В результате никто ничего не сделал, если не считать того, что все приготовления к войне были прекращены, о чем заранее и сообщил президент, назвав час, место и порядок проведения этих действий.
И еще он заявил, что процесс не будет засекречен и что другие народы, если пожелают, могут получить всю необходимую документацию. Впрочем, это не имеет особого значения, поскольку излучение продолжает распространяться и со временем окажет влияние на всех живущих на Земле людей. Более того, изменения будут носить постоянный характер, способность предвидеть будущее передается от одного поколения к другому — никогда больше народы Земли не будут слепыми, как в прошлом.
Так на Землю пришел мир, но за него приходилось платить. Возможно, цена не столь уж высока, сказал себе Уильямс. Он вспомнил, что когда-то ему нравился бейсбол, но теперь игра потеряла всякий смысл: зачем тратить силы, если результат известен заранее? Он любил иногда собраться с друзьями и перекинуться в покер, но и эта игра стала столь же бессмысленной, как бейсбол, футбол, скачки да и любой другой вид спорта.
Да, многое изменилось, и кое-что доставляло серьезные неудобства.
Взять, к примеру, газеты, радио и телевидение — все программы новостей теперь потеряли смысл. Изменилась политическая тактика, во многом к лучшему, а азартные игры и преступления вообще исчезли.
Главным образом изменения были к лучшему. Хотя даже к лучшим из них поначалу пришлось привыкать — и потребовалось очень долгое время, пока люди полностью осознали, что их жизнь стала другой.
Вот, скажем, сегодняшняя ситуация.
Конечно, все пройдет цивилизованно, совсем не так, как в прежние времена, но принять это трудно. Особенно Флоренс и детям, которые окажутся в новом положении. Со временем все войдет в норму и станет традицией, но сейчас ситуация представляется новой и необычной. Однако Флоренс заслуживает восхищения, подумал он. Они часто об этом говорили, особенно в последние несколько лет, и решили, что постараются вести себя спокойно и с достоинством, кто бы из них ни оказался первым. Ведь другого выхода нет. Такова плата за мир, хотя иногда она кажется слишком жестокой.
