Молчали в общей буре голосов лишь оба наши директора, — как заведено с основания Академии, — человек и айри. Нехорошо молчали, со знанием темы. Когда рассказ кончился, айри Ялитэ посоветовал мне отдыхать и набираться сил. А Гимир ворчливо пригласил коллег остепениться и покинуть палату больной. Потом нехотя буркнул, чтобы «декан Эллар» зашел к нему в кабинет и изложил соображения.
Меня они вообще сочли мебелью, наверное. То есть лежи и не дергайся, на иное не годна. Эл улыбнулся ободряюще, пообещал вернуться к вечеру — и исчез.
На три дня!!!
Я лежала слабая и обиженная, потому что болеть скучно, а болеть без свидетелей и сочувствующих — это смертная тоска. Попробовала встать, оказалось непосильно.
Убедилась с огорчением, что меня надежно избавили от экрана и книг, напрягать глаза вредно. Расстроилась, сердито отодвинула кувшин, тем наказав его за отсутствие Эла, и взялась сверлить взглядом двор за окном. Во-он там, напротив, через полянку, главное здание деканата технического Акада, владения Эла.
Бюрократ! У него отделений развелось — память ноет заучивать. Многие покушались развалить слишком уж крупное образование, но приглядывались — и тихонечко отползали в сторонку. Тот объем работы, который тянет в одиночку уважаемый Эллар, никому не нужен. Надо договариваться со знатью и Управителями, выбирать и поддерживать перспективные направления, делить ресурсы и время, отбиваться от желающих пристроить своих людей и не-людей, менять программы обучения, вести кучу собственных кусов, воспитывать «любимчиков» и будущих преподавателей…
Зато идти ему до моей палаты недалеко, чтобы больную проведать.
Лежу, и нет ему дела до меня, потому что ничто и никто мне не угрожает. Вот если бы хоть ногу сломать… Года два назад он умудрился пересечь поляну с рекордной резвостью. Это когда его очередной любимчик защищал квалификационную работу на должность руководителя направления одного из филиалов. Труд был по нестандартным методикам спуска высотных пилотируемых модулей. Вроде все про нас с деканом знают, но самым языкастым я шеи начистила, и теперь сплетен поубавилось. Может, потому этот, учившийся не здесь и работавший в степи безвылазно несколько лет, не знал и додумался, дурак, ляпнуть…
Мол, есть и совершенно уникальные случаи. Буквально пару дней назад пилот группы «МД», одаренная, выжила при катастрофе двигателей, сформировав своей силой дара сложной формы стабильный воздухоток, подобный «подушке», который и погасил основную энергию падения, всего-то пара переломов да несколько ожогов, и это из верхних слоев атмосферы, хотя системы безопасности модуля… Эл мягко уточнил в вязкой тишине, все более смущающей молодого докладчика, имя пилота. Аккуратно сложил мантию на кресле и рванул в окно. Там был второй этаж, для айри уж вовсе не высота. Я сидела в пустой аудитории напротив на четвертом, как красна девица из сказки, ведь ожог со щеки еще не сошел, и зубрила у оконца анатомию. Переломы Лимма срастила, но болели они нещадно. Можно понять, сколь интересна в моем тогдашнем положении была третья глава — «строение скелета» … Все снави обязаны получить лекарское образование, таков закон.
Его страх и боль за меня, пострадавшую, я почуяла сразу — так что видела и прыжок, и стремительное преодоление лужайки, и взлет по вертикальной стене: декан добрался до красной девицы без всяких сказочных крылатых лошадей. У любого айри есть когти, надежно спрятанные в межпальцевые кармашки. Я до того дня и не знала, как безупречно Эл ими умеет пользоваться. Перемахнул подоконник, замер, глядя на меня, и потом тихо обнял. Правильно я ему ничего про тот случай не хотела говорить. Обошлось — и ладно.
А теперь три дня — ни слуху, ни духу!
Может, собраться с силами и попробовать сознание потерять? Не с моим здоровьем, кто поверит! А тетка еще догадается сказать Риану. И наш отшельник меня живо воскресит, он симулянтов не уважает. Ко мне вообще придирается по сущим пустякам, я же родная, не имею права на дозволенные иным слабости.
Вернулся декан, как и говорил, к вечеру, но в таком беспросветно измотанном виде, что я не только отказалась от придуманных со скуки претензий, но даже прикинула, как выигрышно на его фоне буду смотреться в возрасте лет эдак ста. За время отсутствия Эла я отменно отоспалась и отъелась, нервы опять канаты. Почти. Ну как на него смотреть, черный же весь! Усадила на кровать, под бурные протесты сняла усталость и пролечила головную боль. Ага, щас, он боится, я в обморок рухну! Да первым туда свалится… И коварно усыпила. Знает ведь, со снавями связываться — покоя не знать. Великий дракон дар отмеряет, как любит шутить Риан, «чистым сердцем и тронутым разумом». Хотя другие едва ли согласятся всю жизнь заниматься чужими бедами: безотказно, безоплатно, до полного исчерпания сил. У меня сил много, меня минутной мигренью не проймешь. Утром разберемся, на две свежие головы.
И разобрались.
Он провел меня в пустой директорский кабинет, хозяйски отомкнул хитроумные замки сейфа и не глядя бросил за спину янтарный шарик. Я всегда ловлю, отменная реакция у нас фамильная. Еще от трижды-прадеда Ная, человека редкостно мирного и уживчивого, поскольку доводить его — себе дороже. О чем говорить хотя бы прозвище трижды-пра: «белоглазый демон». Ная мой обожаемый наставник Риан поминает по всем поводам и без таковых. Наверное, потому что считал едва ли не сыном, а я на него чем-то похожа — светловолосая, загорелая, светлоглазая.
Отталкивающая внешность, это мнение многих. Им в мои слегка бешеные серебряные глаза смотреть, видите ли, неприятно. У одаренных не слишком приятный взгляд: он ощутимо давит, когда мы хотя бы немного читаем сознание собеседника. Вообще читать не принято, но порой сдерживать себя сложно. Многие заранее усердно закрываются и от нас прячут взгляд. Добавим к сказанному: у меня и репутация соответствует взгляду. Я женщина слабая, беззащитная, со мной всерьез и до прямого конфликта уже давно никто не связывается, лет шесть. Был случай.
Неприятный, и я до сих пор не решаюсь уточнять у Ялитэ, выжил ли тот айри, поскольку додавить мразь стоило, но сознавать себя убийцей я не желаю. А директор молчит, мир айри — очень сложный и закрытый, они слишком долго живут и слишком иные, чем люди. Кроме Риана, он-то понимает и их, и нас. Старейший, удивительный, самый добрый и порой очень жесткий в решениях. Я у него на воспитании оказалась с четырехлетнего возраста, родителям все было недосуг, ученые — люди странные. А потом их не стало. Так что синяков я набралась на тренировках с оружием и без — по полной программе, и жаловаться оказалось некому.
Впрочем, я наловчилась жаловаться Риану — на Риана. Он привык.
В общем, никто о том скандале шестилетней давности ничего не должен знать, дело глубоко секретное… то есть все в курсе, у нас же Академия — здесь стены проницаемы для слухов. Вот и говорят, что глаза у меня неприятные, слишком давящий взгляд. У трижды-прабабки были зеленые, очень красивые, по словам Риана.
И она умела смотреть на мир и людей легко и открыто. Но мне от нее досталось только истинное имя. Хотя теперь традиция давать ребенку два, для семейного круга и внешнего мира, уже умерла, у меня оно единственное, и для близких, и для чужих — Ника.
