— Сомневаюсь, что я облек данное выражение именно в такую форму.
— Ну конечно нет, в моем исполнении это звучит несколько упрощенно. Ваши слова были куда вежливее и намного витиеватей. Никакой философии тут нет, это всего лишь здравый смысл — результат тех напряженных и незамысловатых рассуждений, к которым вы всегда нас призывали. Если ты намерен с чем-нибудь работать, то сперва разберись с чем или хотя бы выдай какую-нибудь теорию на сей счет. Разумеется, теория может быть и ошибочной.
— Вот потому-то, — воткнул шпильку Леонард, — от тебя и избавились.
— Вот потому-то от меня и избавились. Мол, это нереалистичный подход, дескать, никто этим не будет заниматься.
Пока я говорил, Старик Пратер успел встать из-за стола, подойти к высившемуся в углу древнему комоду и вытащить из ящика какую-то книгу. Вернувшись к столу, он вручил книгу Леонарду и уселся на место.
Леонард открыл книгу и зашелестел страницами, потом внезапно перестал листать и уставился в текст.
— Где вы это взяли? — Он озадаченно поглядел на Пратера.
— Помнишь, я говорил, что благодаря машине времени появляются кое-какие объекты? Появляются и исчезают…
— Что за объекты? — спросила Мэри.
— Разные, по большей части — весьма распространенные. Помнится, были даже бейсбольная бита, сломанное велосипедное колесо, ящики, бутылки, всякий другой хлам. Все появлялось поблизости от этой конструкции, но мы позволяли объектам исчезнуть, боясь подойти к ним чересчур близко. Не стоит шутить с эффектами времени — кто знает, к чему это может привести.
— Но ведь кто-то же утащил эту книгу? — усомнился Леонард.
— Колченогий. Он немного туповат, но почему-то очень интересуется книгами — и вовсе не потому, что может вычитать что-нибудь понятное для себя. Особенно из этой.
— Да уж, надо думать! — согласился Леонард. Потом заметил мой пристальный взгляд. — Ладно, Чарльз, слушай: это математика, совершенно новый раздел. Мне надо его изучить.
— Из будущего?
— Из будущего, которое наступит через двести лет, — пояснил Старик Пратер, — если верить дате издания.
— А есть повод не доверять ей?
— Абсолютно никакого, — со счастливой улыбкой ответил он.
— Вы не упомянули лишь об одном, — сказал я, — о размерах машины. Насколько она велика?
— Если ты думаешь о контейнере, в котором мог бы поместиться пассажир, то нет — для этого она маловата. Это просто цилиндр длиной не более трех футов. Сделан из чего-то вроде металла. С обоих концов имеется нечто вроде решеток, но ни следа какого-либо механизма. Словом, по виду она совершенно не похожа на представления о машинах времени, но по результатам деятельности именно таковой и является. Во-первых, объекты то появляются, то исчезают. Во-вторых, миражи. Мы зовем их так из-за отсутствия в нашем языке более подходящего определения. Например, пагода, которая на самом деле рухнула, мелькает то там, то тут. Ходят какие-то люди — какие-то чужаки. Появятся, а потом исчезают. Возникают некие призрачные структуры — частью пребывающие в настоящем, а частью вроде бы в будущем. Должно быть, в будущем, потому что в прошлом ничего подобного здесь не было. Взять хотя бы лодку на пруду. На здешнем прудике никогда не было лодок: он для этого слишком мал. Если помните, это просто лужа.
— Вы приняли меры, чтобы никто не слонялся в поле действия машины?
— Поставили вокруг забор. Обычно кто-нибудь за ним присматривает, чтобы отгонять прочь приблудных посетителей. Завтра после завтрака первым делом сходим поглядеть на нее.
— А почему не сейчас? — поинтересовался Леонард.
— Нет смысла. Мы почти ничего не увидим — там темно. Однако если желаете…
Леонард отмахнулся.
— Да нет, завтра вполне сойдет.
— Быть может, вы ломаете голову еще над одним вопросом, — добавил Старик Пратер, — как она туда попала. Я уже говорил, что ее нашел садовник. Сначала я заявил, что она упала, потом поправился и сказал, что прибыла. Поправка была не вполне корректной: есть доказательства того, что машина упала — в березовой рощице некоторые ветки поломаны. Это может служить свидетельством движения цилиндра среди крон деревьев.
— Вы сказали «упала», — подчеркнула Мэри. — Упала откуда?
— Толком не знаем, но есть определенные гипотезы на сей счет. Несколько ночей назад к западу отсюда что-то случилось. Сообщали, что в холмах рухнул самолет. Как вы, может быть, помните, это дикая пересеченная местность. Несколько человек видели, как он упал, были высланы поисковые группы, но штука в том, что никакого самолета не было! В выпуске новостей сообщалось, что наблюдатели могли счесть самолетом падающий метеорит. Совершенно очевидно, что кто-то вмешался и замял это дело. Я сделал несколько аккуратных запросов своим вашингтонским друзьям, и по всему выходит, что упал космический корабль. Не из наших — наши все наперечет. Предположение заключается в том, что это мог быть инопланетный корабль.
— А вы решили, что машина времени свалилась с чужого космического корабля, — подытожил Леонард. — Он сломался и…
— Но зачем инопланетному кораблю машина времени? — спросила Мэри.
— Это не машина времени, — вмешался я. — Это двигатель. Двигатель, использующий время как источник энергии.
3
Уснуть я не мог и потому решил немного пройтись. Луна над восточными холмами только что взошла, и ее болезненного света едва-едва хватало на то, чтобы разогнать тьму.
Я закрывал глаза и пытался задремать, но они открывались сами собой, и я просто глазел в потолок — а вернее, в темный прямоугольник на месте потолка.
«Надо же, — думал я, — двигатель! Время в качестве топлива. Боже мой, значит, я прав!» Если эта штука в березовой роще действительно окажется двигателем, то прав был я, а все остальные заблуждались. Более того, если время можно использовать в качестве энергии, то вселенная для нас открыта — не только ближайшие звезды, не только наша Галактика, а вся вселенная, ее самые отдаленные уголки. Ведь если можно манипулировать временем — а использование его в качестве источника энергии свидетельствует, что такое возможно, — то никакие расстояния нам больше не помеха и человек сможет отправляться куда только пожелает.
Я смотрел на звезды и готов был крикнуть им: «Теперь расстояния не в счет! Пусть вы далеки, пусть ваши сестры безумно далеки, далеки настолько, что ни один лучик света, рожденного в их яростно пламенеющих недрах, не в состоянии достичь нашего взора, зато нам самим теперь под силу достичь даже самых тусклых, даже невидимых звезд!»
Вот что я хотел крикнуть, но, конечно же, не стал. Нет смысла кричать на звезды — они слишком безлики.
Я прошел немного вдоль дороги, а потом свернул на тропинку, ведущую к высящейся на холме обсерватории. Поглядев налево, я подумал: «Вот за этим возвышением, в березовой рощице у пруда…» Пытаясь представить лежащий в березовой роще цилиндр, я в тысячный раз задавался вопросом, то ли это, о чем я думаю.
