— Нет выбора?
Нет выбора. Отпускай.
— Мой сын!
Вернется к тебе через год. Помнишь?
— Один год. — Сознание угасало. Даже эфемерное присутствие Лето поблекло и казалось далеким, словно взмах рукой с другой стороны бездны. — Я должна драться.
Своими силами, Король Дракона. Овладей ими. Не отвлекайся. Вместе с Лето добудь победу. Ты Нинн из клана Астеров.
Имя звучало неправильно. Но она кружила и падала, оставаясь на месте. И лишь самая главная мысль отказывалась подчиняться.
— Я верну себе моего сына.
Обещание будет сдержано.
— И сожгу дотла эту адову дыру.
Конечно же нет. Теперь твой дом здесь.
Неужели? Нинн была уверена, что ненавидит это место. Но мягкий голос убаюкивал ее мысли, убирал разрушительные образы.
Тусклый бронзовый свет рассеялся. На его месте возник поток жалящей энергии. Она закричала. Энергия мчалась по ее телу, выстреливала из пальцев на руках и ногах. Даже кончики волос приподнялись и засветились. Она мчалась в потоке силы сквозь горькую сладость воспоминаний, которые рвали ей сердце в кровавые клочья.
Воспоминания. Глубокие воспоминания.
В тот, первый раз... она взорвалась. И это стоило жизни ее матери.
Принадлежавший ей дар Дракона оказался проклятием. Мерзостью.
Она ухватилась за вспышки света, которые вспомнила. Поймала их все до единой. Превратила электрический пульс в мощные послушные лучи. Из глаз и ладоней. И она ими командовала. Ощущение невероятной силы наполнило ее изнутри, и она рассмеялась. Когда в последний раз она контролировала ситуацию? Теперь она осознавала лишь то, что ей хорошо. Что ощущения правильные.
Это было потрясающе.
Она закрыла глаза, сжала ладони и выдохнула. Ее дикий дар подчинился. Нинн уложила его дремать в своей груди. Даже в бесформенной пустоте этого места она помнила о змеиной татуировке Лето. Теперь и у нее появилась змея. Ждущая своего часа.
Но взамен, Нинн. Убери их прочь.
Голос Улии теперь свистел, как хлыст. Звенел неоспоримым приказом.
Поначалу единственным звуком в бесконечной пустоте было сердцебиение Нинн. Затем появились другие. Наслаиваясь друг на друга. Они раскололи ей сердце, и... Она услышала смех своего клана, когда пара акробатов давала представление на пиру Тигони в честь избрания Мэла Благородным Гивой. А затем огонь. Треск дерева. Вопли ужаса.
Она почувствовала прикосновение маминой руки к ее щеке. «Ты такая красивая, девочка моя. Тебя нельзя не заметить». А потом... Потом это прикосновение исчезло навсегда.
Затем Калеб. Ох, Калеб. Его тихий голос никогда не покидал ее мыслей.
Книжный магазин, в котором они познакомились. «Не желаете ли чашечку кофе?»
Вершина колеса обозрения, Лондонского Глаза, их первый общий отпуск. «Ты выйдешь за меня?»
У алтаря в Централ Парке, солнечным весенним днем. «Согласен».
Их первый поцелуй после венчания. Вздохи страсти. Стоны. Восхищенный шепот в ночи. Столько планов.
И самое лучшее. Самое дорогое. Самое болезненное воспоминание: «Это мальчик, Одри. Наш сын».
А когда Джек сделал свой первый вздох и недовольно заплакал, их ночные шепотки были лишь для него, о нем, о том, как их маленькая семья будет счастливой и цельной.
Ее сознание снова заплакало.
— Тише, тише, — шептала она ему в лаборатории Астеров. Тонкие детские волосы Джека пахли антибиотиками и йодом. — Все будет хорошо.
Она лгала своему мальчику. Ничего хорошего не произошло.
Все будет хорошо. Голоса... Эта боль уже ушла.
Да. Уже ушла. К счастью, ушла. Мучительная тяжесть, которую Нинн несла на себе уже больше года, становилась все легче и легче. Агония вырвалась на свободу, как птичка, и улетела, исчезла в синеве, слишком яркой для глаз. И унесла с собой острые шипы воспоминаний.
Теперь в сознании стало пусто и тихо. Что там было? Она что-то потеряла.
Только боль, дитя мое. Ты потеряла только боль.
— Что мне делать? — закричала она в темноту. — Улия, помоги мне!
Ты будешь биться во славу Астеров. Сдержишь свое обещание.
Облегчение омыло ее теплым дождем. Очистило. Нарастило новую кожу. Ее разум был чист. Ее дар был готов ей служить. Она могла управлять им с той же легкостью, с какой Лето орудовал булавой и кружил по Клетке с невероятной скоростью.
Лето. Обнимающий ее.
— Да, — прошептала она. — Да, обещаю.
Вот только она больше не помнила, что обещала.
Лето вытирал пот с бровей и виска Нинн. Ее тело металось в странной жестокой лихорадке. Неестественной. Поразительной. Неконтролируемой. Ее трясло, насколько бы сильно он ни сжимал объятия. Тонкие, женственные руки и ноги хаотически дергались. С силой. Пинали и били воздух. Несколько ударов попали в него.
Самый странный бой в Клетке за всю его жизнь.
И последствия его означали не просто победу или поражение. Он не привык к таким продолжительным играм.
Все, что он мог сделать, это беречь женщину в своих объятиях. Он сосредоточился на Нинн. На коротко остриженных волосах, которые были не полностью пшеничными, как ему раньше казалось. Они были пронизаны прядями медного цвета. Тут и там, по десятку волосков. Тонких, как нити лампы. Эфемерных, как призраки. Веснушки у нее были не только на щеках. На шее, на ключицах, на предплечьях — везде были россыпи нежно-бежевого цвета. Он провел пальцем по шее Нинн, отслеживая рисунок. И, не зная, что заставило ее задрожать в тот же миг, сжал объятия поплотнее.
Ему хотелось считать это реакцией на прикосновение.
— Обещаю, обещаю, обещаю...
Ее голос становился тверже по мере того, как успокаивалось тело. Больше слов. Меньше судорожных метаний. Лето выдохнул, прижимаясь лицом к ее влажной коже. И заставил себя расслабить мышцы. Медленно. Всплеск адреналина в бою, неважно, насколько странном, уже угасал. Вначале он разжал ноги, потому что Нинн больше не пиналась. Их бедра и икры стали липкими от пота. Склеились. Затем руки — гораздо мягче, когда она подалась назад.
Нинн оперлась на его грудь, а Лето кожей почувствовал, насколько сильно ей повредили спину.
Мысль о том, что с ней сделали, сменилась мгновенной яростью. Хелликс. И толстый тяжелый кнут. Мерзкие ухмылки и пошлые угрозы.
Дыхание Нинн вибрировало с каждым яростным вдохом и слабым медленным выдохом. Даже ритм его был неестественным. Воины после тяжелого боя дышали тяжело и быстро, но при этом ритм сердца и легких всегда был единым. Ее тело растеряло грацию. И баланс.
