— А туда мне и дорога, в преисподнюю, — разрыдалась женщина.
Оксана переждала приступ всхлипываний и вздрагиваний и сказала:
— Впервые вижу, чтобы человек сам себе желал геенны огненной. Что ты натворила такого ужасного?
Женщина молчала.
— Пошла бы в церковь, покаялась на исповеди. Ну, в конце концов, в монастырь бы ушла грехи замаливать. Разве самоубийство — выход?
— Да с чего ты взяла, что я топиться пришла?
— А разве нет?
— Нет. Это было бы слишком просто. Да и какой смысл отягощать душу еще одним смертным грехом? Мне уже и так достаточно, чтобы на самом дне ада оказаться. Покаяться, говоришь? И что? Кабы от этого последствия всех моих деяний исправились, то я целыми днями бы каялась.
— А давай попробуем! — предложила Оксана.
— Попробуем — что? — удивилась грешница.
— Вернемся в прошлое и все поменяем.
— Мне не до шуток, — вздохнула женщина и встала, собираясь уходить.
— И куда ты теперь?
— Пойду на рудник, наймусь на работу. Может быть, хоть иногда смогу мужа своего видеть.
И она начала удаляться, хромая и всхлипывая.
— Подожди! — крикнула Оксана, догнала ее и пошла рядом. — Ты все еще любишь его? — спросила она.
— Люблю? — женщина задумалась. — Нет! — помотала она головой. — Я его ненавижу! Я… его… ненавижу! — заорала она. — Он вымотал мне всю душу своими изменами, он убил мою мать, он толкнул меня на путь греха! За что мне любить его? — И она упала в дорожную пыль, рыдая и размазывая по лицу слезы.
— Тогда зачем ты идешь к нему на рудник? — удивилась Оксана. — Отомстить?
— Отомстить? — истеричка подняла чумазое лицо. — Да зачем же ему еще-то мстить? — скрипуче засмеялась она. — Он и без того в кандалах.
— Тогда зачем идешь туда?
— Потому что я без него не могу, — застонала женщина. — Пыталась забыть… не могу!
— Да как же «без него»? У тебя ж ребенок! Это тоже часть его!
— А с чего ты взяла, что это его ребенок?
— А разве нет?
— Да как он может быть от него, когда он нашу первую брачную ночь провел на ведьминском пепелище? А наутро его забрали.
— А от кого тогда дочь?
— Да с чего ты взяла, что дочь? Сын у меня.
— Подожди! Как сын?
— Так сын. Маленький такой, вот с такой вот пипкой между ног, — она улыбнулась, вспомнив своего малыша.
— Ничего не понимаю! — Оксана села на придорожный камень и подперла голову рукой. — Совсем ты меня запутала. Ну, ладно. А сын от кого?
— От музыканта заезжего, что на свадьбу к нам приглашен был. А может, от стражника, что в остроге Семена стерег. Откудова я знаю? Сейчас уже и не разберешь. Да и не к чему мне…
— А если бы все-таки можно было все перепрожить, то что бы ты поменяла? — настойчиво спросила Оксана.
— А что тут еще можно поменять? Ведьму сожгли, а только себе хуже сделали! Матери наши с молодости дружили и с самого детства нас уже поженили. Да и кто, кроме меня, в деревне ему парой был? Были, конечно, дурочки, что надежды имели, да только он на них и внимания не обращал. А меня он невестой признавал, ждал, когда мне возраст подойдет. Он же старше меня. Все в деревне знали, что он девок гулящих навещал. Обидно было, но я терпела. Да и мать говорила, что пусть он лучше с молодости нагуляется, чтобы после свадьбы на сторону не тянуло. А тут вдруг появилась в деревне эта… Ксенька. И так замутила разум-то ему, что он заподумывал, чтобы на ней жениться, а не на мне. Уж чего мы только не делали, и молились, и службы на вразумление в церкви заказывали, и даже грех на душу взяли, зелье отворотное сварить. Так его с этого зелья только пронесло, а от Ксеньки ничуть не отворотило.
— А кто придумал сжечь Ксеньку с бабушкой?
— Идея была матери Семеновой, а уж мы поддержали. Вот если бы тут можно было все поменять…
— Можно! В какой момент тебя перенести?
— Может туда, когда Купалу гуляли?
— Давай попробуем. Как хоть звать-то тебя?
— Зови Марией.
* * *
Они оказались на поляне. Было шумно. Все веселились, дурачились, играли в игры, танцевали под гармошку, меняясь партнерами. Семен, даже когда они оказывались в разных парах, глядел и подмигивал ей, Марии. Но тут гармонист попросил минуту отдыха, чтобы сбегать в лесок. Наступила тишина. Все выстроились кругом, придумывая, во что бы поиграть, пока нет музыки. И вдруг тишину разорвал внезапный, незнакомый никому звук. Кастаньеты — поняла Оксана. Звонкие удары надетых на пальцы Ксеньки косточек и бубенцов на запястьях издавали завораживающий, опьяняющий ритм. Под этот аккомпанемент вышла в круг и сама Ксенька. Увлеченные удивительным танцем все замерли. Оксана на собственной шкуре испытала муки ревности, которые испытывала невеста Семена, видя, каким взглядом следил ее возлюбленный за этой выскочкой.
Когда вернулся гармонист, Ксенька закончила свой колдовской танец, встав в грациозную позу и протянув руку в его сторону. Тот растянул меха и затянул привычную кадриль, но и под эту знакомую всем музыку, Ксенька ухитрилась изобразить такие движения, что у всех мужиков окончательно посрывало черепицу с крыш. Они наперебой начали приглашать ее на танец. Оксана кинулась, было, к Семену, чтобы остановить его, но вовремя опомнилась, зная, что он просто отодвинет ее с дороги, направляясь отбивать Ксеньку у очередного партнера.
— Самое время что-то менять, — сказала она. — Что будем делать?
— А что тут сделаешь? — чуть не плача ответила Мария. — Ясно же, что все бесполезно.
— А ну-ка глянь вон туда. Кто это? — показала Оксана на симпатичного парнишку, который стоял в стороне от общей толпы и едва сдерживал смех, глядя, как парни бьются за право станцевать с королевой праздника.
— Этот? А… — махнула рукой девушка. — Сирота, нищета. Живет с бабкой.
— А ну-ка пойдем, — приказала ей Оксана.
— Куда? К Котьке, что ли? Да от него ж не отвяжешься потом!
— Вот и не отвяжешься. Так надо!
Они подошли к парнишке, от чего тот слегка смутился, но свой синий взор не опустил.
— Привет, — сказала Оксана. — А ты чего не прыгаешь вокруг новой красотки?
— Да чего там прыгать? — улыбнулся он. — Ясно же, что…
— Что?
Котька таинственно усмехнулся.
— Ну, подумаешь, пляшет по-цыгански. Хочешь, я тебе табор таких цыганок приведу, и все они для тебя плясать будут и славные песни тебе петь?
— Ты? Мне? — Мария захохотала. — Да где ты денег на цыган возьмешь?
— А цыгане, они ж не только за деньги поют, — загадочно ответил Котька.
