— Не забывайте и то, — добавил Абриал, — что мы обязаны выиграть все битвы. Мы будто живем в карточном домике. Один раз поддадимся врагу, и весь наш мир разрушится. Нравится нам это или нет, все мы зависим друг от друга.
— Смерть каждого убивает и меня, — вспомнил Томас строчку у из стихотворения Джона Донна.
Ник никогда не ощущал столь тяжелого бремени ответственности. Нужно было спасти детей и этим остановить войну между людьми и гоблинами. Кроме того, следовало предотвратить развязывание войны между волшебниками и постепенно объединяющейся империей гоблинов. Судьба никогда не требовала столь многого.
Может, и лучше, что они отправлялись почти немедленно. Друзья Ника, служившие в армии, рассказывали, что на нервы действует не стрельба, а ожидание. Именно тогда неуверенность перерастает в страх и человек начинает сомневаться в своих способностях и целях.
Подбадривало разве что отсутствие призрака. Казалось, дух появлялся, только когда ситуация становилась катастрофической или если Ник мог совершить ошибку.
— Не знаю, как это отразится на наших планах, но появилась новая информация о Лобинью. — Томас взял в руку пачку распечаток. — Похоже, несколько кладбищ в Новом Орлеане систематически раскапывались — включая могилы Марии Лаво и Мальвины Латур, королев вуду.
— Раскапывались? — Между бровей Ледяного Джека возникла глубокая морщина. Ник почувствовал, как по его рукам побежали мурашки, захватывая шею и плечи.
— Как и могила короля Тута, — добавил Томас. — Ни в одном из склепов не осталось и слуховой косточки. Они вычищены дочиста.
— По-моему, Квазима нашли таким же способом? Вдруг кто-то разыскивает других живых хобгоблинов? — предположил Роман. — Или они гоняются за волшебной силой магии вуду?
Томас покачал головой.
— Не знаю. Что бы ни искали, они вынесли все содержимое могил — очень много костей.
Ледяной Джек сохранял спокойствие.
— Лучше всего быть готовым к всевозможным сюрпризам. Неясно, почему, но каким-то образом эти раскопки имеют отношение к нашей операции. Нужно об этом помнить. — Он поочередно посмотрел на каждого. — У нас еще есть время попрощаться с близкими — на всякий случай. Сделайте это. Помиритесь со всеми, с кем были в ссоре. Нам скоро выходить, я чувствую, как сгущается тьма. Сегодня ночью человеческий Новый год, будет и кровавая луна, и лунное затмение. Кроме луперкалий
[4]
в феврале, Квазиму никогда больше не представится лучшего времени сделать свое темное дело.
Помириться. Именно так Ник собирался поступить: зайти к Зи, лечь снова в их кровать и прижать к себе любимую. Вдохнуть ее аромат и наполнить ею свои чувства перед тем, как идти на войну.
Команда разошлась, за исключением довольного собой Фаррара. Усевшись на стол, кентавр нетерпеливо постукивал копытом, пока в комнату не вошла Бисше. Ее присутствие вызвало у Крысолова улыбку.
Ник вошел в комнату, где была Зи, и обрадовался, увидев, что она еще в постели, а ее золотистые волосы рассыпались по подушке.
— Прекрасно, что ты еще здесь, — сказал Ник, опускаясь на меховое одеяло, и нагнулся, чтобы поцеловать ее.
Веки Зи затрепетали и открылись, она вздохнула, возвращая поцелуй.
— Конечно здесь. Раз постелила постель — ложись. Так гласит пословица, да? — Зи улыбнулась.
— Да.
Если бы Ник захотел, она могла бы лежать перед ним распростертая, привязанная к кроватным спинкам. Но тут же его игривое настроение прошло и он сообщил:
— Мы готовимся к войне. Детей нашли, и Ледяной Джек утверждает, что надвигается опасность. Нужно уходить сейчас.
Взгляд Зи омрачился, и она села, поглаживая Ника и прижимаясь к его груди.
— Да будет с вами всеми Богиня! — прошептала она, запустив руку в волосы любимого. — Возвращайся ко мне, Ник. Ко мне, Гензелю и Гретель. Мы еще не закончили. Я… я признаюсь тебе кое в чем важном, когда вернешься домой.
Домой. Мог ли он назвать Кадалах домом? Во многих отношениях их теперешнее пристанище походило на дом больше, чем его квартира, расположенная рядом с больницей. Наверняка эти ощущения возникли из-за присутствия Зи.
— Я вернусь, не бойся, — искренне пообещал Ник.
Он нервничал и, возможно, даже был слегка напуган. Ведь им предстояло отправиться в земли гоблинов и отнять детей у чудовища, о котором рассказывала Зи. Но он почему-то знал, что вернется с войны живым. Здесь, в Кадалахе, она будет в безопасности, а значит, все закончится хорошо.
— Мне жаль, что приходится уходить, когда все… так чудесно. Словно во время медового месяца внезапно выяснилось, что мы плывем на «Титанике».
Зи покачала головой, и ее волосы заскользили по его рукам.
— Ты должен идти. — В ее голосе чувствовалась печаль, но Зи уже смирилась с неизбежным. — Наши роли в этой пьесе расписаны давным-давно, и мы должны исполнить желание судьбы.
— Должны? — Ник посмотрел ей в глаза. Он никогда не слышал от любимой столь фатальных слов.
— Иногда. И это как раз такой случай. — Зи наклонилась и снова поцеловала Ника.
— С тобой все в порядке?
Ник недоумевал, почему он задал этот вопрос. Почему у Зи что-то должно быть не в порядке? В Кадалахе она в безопасности, и со здоровьем у нее нет проблем. В любом случае у него нет причин для беспокойства, ведь гоблины никогда не доберутся до крепости волшебников.
— У меня все в полном порядке, — уверила его Зи. — Не волнуйся. Судьба приготовила кое-что и для меня, без сомнения. Но мне не угрожает серьезная опасность.
Ник кивнул и встал.
— Зи, я… — начал было он, но не мог подобрать слов. — Просто береги себя. Я скоро вернусь. У нас впереди еще масса времени для разговоров.
— Масса времени, — повторила Зи, отводя взгляд.
Ник глубоко вздохнул и нашел в себе силы отвернуться. Чем быстрее он уйдет, тем быстрее возвратится.
Квазим пристально смотрел на спящих детей, прижавшихся друг к другу на полу пещеры, и думал о своем. Этим вечером его посетили тяжелые, неприятные воспоминания. Он размышлял в основном о своей тюрьме.
Тюрьма. Какое неподходящее слово для ада, куда его заточили на целых два века! Этот ад оказался даже ужаснее, чем задумал Гофимбель. Хобгоблина посадили в тюрьму, находящуюся в сердце дерева фэйри, где он фактически не спал, даже когда наступала пора зимней спячки, и не мог умереть. Квазим замерзал и, оставаясь в сознании, вопил не всем своим существом, так как был лишен голоса. Мучаясь от голода и жажды, он медленно сходил с ума, пока древесина врастала в его мышцы, проникала в мозг. И так двести долгих лет.
Что было хуже всего — хобгоблину казалось, что эти невообразимые муки никогда не закончатся. Он познал крайнее отчаяние и за это возненавидел Гофимбеля и его наследников-гоблинов лютой ненавистью.
