Старая женщина сидела на кровати и молча смотрела на свои морщинистые руки.
– Смерти я не боюсь, – сказала она спокойно. – Но боюсь боли, которую она может причинить.
– Я понимаю. Но тебе не стоит бояться этого. В больнице метастазы облучат, а морфий существенно снизит болевые ощущения.
Зекирех покачала головой:
– Как я уже говорила, я в этом совсем не разбираюсь. Ты знаешь, потому что в своей стране была обучена искусству врачевания. Но я не хотела бы ни при каких обстоятельствах ни на секунду покидать дворец. Это мой дом с тех пор, как я вышла замуж за отца Нуха. И в нем хочу умереть.
– Я выполню твою просьбу. Мне нужно только поговорить с Нухом II. Он пригласит сюда специалистов, которые выпишут средства от боли. Можно было бы…
– Нет, ты ни с кем не будешь говорить об этом, даже с моим сыном! – поспешно возразила ей Зекирех. – Никто не должен узнать о моей болезни. Сочувствие людей будет для меня невыносимо.
Беатриче кивнула.
– Хорошо, как тебе будет угодно. Можешь положиться на меня. Я давала клятву неразглашения врачебной тайны.
Зекирех взяла руку Беатриче и тепло пожала ее.
– Спасибо тебе. Благодарю за откровенность. Я знаю лишь нескольких человек в Бухаре, осмеливающихся говорить мне правду. Я умею ценить это. И если дела обстоят таким образом, мне бы хотелось, чтобы ты ухаживала за мной.
Беатриче снова кивнула.
– Сделаю все, что в моих силах.
– А сейчас я уйду. Мне нужно подумать.
Беатриче помогла Зекирех подняться и проводила ее до двери.
– Ты отлично говоришь по-арабски, – заметила Зекирех. – Можно поверить, что ты здесь выросла.
– Большое спасибо за комплимент. – Зекирех, конечно, преувеличивала. Беатриче сама понимала, как ужасен иногда бывает ее акцент, а некоторые слова она произносит так, что они приобретают совершенно иной смысл. Но за неполные два месяца ей удалось довольно сносно овладеть арабским языком, чего она от себя совсем не ожидала. Речь ее еще не была беглой, но она уже могла вести беседу и даже различать некоторые диалекты. – У меня отличный учитель. Мирват занимается со мной.
– Слова относятся не только к учителю, но и к ученику, – возразила Зекирех. – Два месяца слишком малый срок, чтобы изучить арабский язык.
– Он дается мне легко. Чем больше я его изучаю, тем больше он мне нравится.
– Ты очень скромна, дочь моя, – сказала в ответ Зекирех и неожиданно поцеловала в щеку. – Пусть снизойдет на тебя благословение Аллаха!
Беатриче закрыла дверь и подошла к открытому окну. Лицо освежил холодный утренний воздух. Звезды начинали гаснуть. Она была удивлена тем, как спокойно восприняла известие о своей неизлечимой болезни Зекирех. Никаких слез и громких стенаний. Возможно, Зекирех и сама догадывалась об истинном положении дел. Какая сильная женщина! Неудивительно, что мужчины, привыкшие к безоговорочному повиновению, испытывали перед ней страх.
Беатриче вздохнула и на мгновение прикрыла глаза. Разговоры на столь нелегкую тему всегда отбирали у нее много сил. Несмотря на свой многолетний опыт, она еще не привыкла к этому, да и вряд ли когда-нибудь сможет привыкнуть. Ведь всякий раз при этом приходится смотреть в лицо собственной смерти. Ничего не поделаешь, все люди смертны. И хирурги не исключение.
В этот момент муэдзин затянул свою утреннюю молитву. Беатриче знала, что во всех комнатах дворца женщины, пробудившись ото сна, уже раскатывают свои маленькие коврики и начинают молиться, повернувшись в сторону Мекки. Быть может, и Зекирех.
– Как печально начало дня, – тихо произнесла Беатриче и почувствовала, как по ее спине пробежала дрожь.
Вечером Беатриче и Мирват прогуливались в саду. Беатриче втайне называла два часа перед заходом солнца «часом женщин», когда женщины эмира имели право находиться в саду без чадры. Беатриче не могла не возмущаться сложными правилами, узаконивавшими разницу в правах между мужчинами и женщинами. Они казались ей унижавшими человеческое достоинство. Она не хотела понять, почему ей, женщине, был строго воспрещен вход в отдельные помещения дворца или почему в некоторые залы женщин впускали только облаченных в чадру и в строго определенные часы. Каждый раз, когда Беатриче хотела войти в зал, ей нужно было надевать чадру так, чтобы были видны одни глаза, как у участника бандформирования в Чечне. Но обмотать лицо платком было еще недостаточно: согласно правилам, на женщине должно было быть три слоя ткани. Она снова и снова дискутировала с Мирват на эту тему, требовала убедительного объяснения правил. Мирват всегда отвечала цитатами из Корана. Беатриче не всегда понимала их смысл, пытаясь противопоставить свои аргументы, но подруга ее терпеливо выслушивала.
Они часто бродили по дорожкам сада, мимо журчащих фонтанов и цветущих фруктовых деревьев. Мирват расписывала фасон платья, которое только что отдала шить. Нух II ибн Мансур ничего об этом не знал. Платье должно было стать для него сюрпризом в честь победы на предстоящих конных скачках.
– А если ему не удастся победить? – спросила Беатриче.
Обычно ее раздражала пустая болтовня Мирват, но сегодня она отвлекала ее от мрачных мыслей. Разговор с Зекирех тяжелым грузом давил на сердце.
– Тогда оно будет утешением в грусти и печали, – немедленно ответила Мирват. – Но он победит, я это знаю.
Беатриче понимающе покачала головой. Как эта милая женщина могла влюбиться в Нуха II ибн Мансура? Из-за материальной выгоды? В конце концов Нух II был эмиром Бухары и не только самым могущественным, но и самым богатым человеком в городе. Он осыпал женщин великолепными подарками, изящными драгоценностями, дорогими тканями, изысканными духами. Но больше всех получала, конечно, его любимая женщина – Мирват. Несколько дней назад Нух II сделал ей особенно ценный подарок – белоснежную кобылу, родословную которой можно проследить начиная от любимой лошади пророка. Эта лошадь была столь дорогой, что, если бы Мирват вдруг решила ее продать, на вырученные деньги она смогла бы построить себе собственный дворец. В действительности Мирват даже не умела ездить на лошади. Более того, она их боялась, в чем тайно призналась Беатриче.
Но стоит ли за все это богатство расплачиваться любовью к одутловатому мужчине с поросячьми глазками, годящемуся в отцы? Однако, как ни странно это звучит, Мирват на самом деле любила Нуха, этого обрюзгшего холерика со скачущим артериальным давлением. Беатриче трясло от мысли, как такое возможно. На ее счастье, Нух не решался даже прикоснуться к ней – обстоятельство, которому удивлялись все женщины в гареме.
Мирват продолжала мечтать о золотом шитье на подоле нового платья, а Беатриче осматривала сад.
Днем дворец и его жители погружались в царство сна. Под сверкающим солнцем даже сад казался блеклым и серым. Не было слышно ни радостного щебетанья птиц, ни успокаивающего плеска воды в фонтанах. Полная тишина. Лишь изредка где-то в тени деревьев раздавалось блеянье овец. От палящего солнца можно было укрыться в прохладной тени каменной стены.
