Отсутствие голода для нее новое ощущение. Она опять вспомнила, что произошло с ней до поступления в больницу, откуда началось ее «новое путешествие». Сразу от веселости не осталось и следа. Неужели в больнице случилось…
От страха ее замутило, сердце бешено заколотилось. Что если ребенка больше нет, неужели он… Невыносимо даже мысленно произнести это страшное слово, означающее конец жизни существа, которое еще не начало жить. Но оно все время вертится у нее в голове…
Беатриче закрыла глаза – поняла, что боится дотронуться до живота. Собрав все мужество, приложила руку к одеялу: под ним ощущается прежняя выпуклость… Но это еще ничего не значит: после выкидыша живот не сразу опадает, а лишь в течение нескольких суток. Кроме того, живот у нее был не такой большой, как обычно у женщин на этой стадии беременности. Итак, что же произошло?..
И в этот момент в ней что-то шевельнулось… Он жив, ее малыш! Ей даже показалось, что он головкой упирается ей в ладонь, словно утешая… Тут уж она не выдержала и разрыдалась – слезы ручьем покатились по щекам. Ревет и не может остановиться…
Встревоженный Маффео подошел к кровати.
– Успокойся, все будет хорошо. – И бережно погладил ее по голове.
Видно, не приходилось ему общаться с истеричными беременными женщинами.
– Все будет хорошо, поверь! Мне раньше бы догадаться, что разговор тебя утомит. Прости меня!
– Нет, это было только… – Она попыталась вытереть слезы, но тщетно – все текут и текут. – На какой-то миг мне показалось, что я потеряла ребенка.
– О, понимаю тебя! – Растерявшийся Маффео обнял ее. – Поверь, тебе не надо волноваться! Все будет хорошо!
Беатриче обвила его за шею. Ей стало стыдно за себя – так распуститься в присутствии незнакомого мужчины! Но стоит ли стыдиться? Сейчас она как маленькая девочка, которую обнимает отец, желая успокоить, утешить.
Чем отчаяннее она рыдает – тем легче становится на душе. Как очищающий дождь, слезы вымывают из сознания все, что тяготило в последнее время: размолвка с Маркусом; страх преждевременных родов; стрессы в больнице; боязнь ответственности, которая скоро навалится на плечи и которую придется нести одной; неопределенность будущего. Все это вдруг растворилось, растаяло, как снег в горах ранней весной. Сначала превращается в мутный поток, а потом становится чистым, прозрачным ручьем и плещется по камням…
Немного спустя Беатриче уже не назвала бы причину своих слез – просто ей стало хорошо. И во многом благодаря отеческой заботе, которую излучал этот мягкий, добрый человек.
Открылась дверь, и Беатриче услышала, что кто-то обратился к Маффео. Он ответил на том же странном языке, на котором заговорил впервые. Глаза она опустила, и, только когда шаги раздались совсем близко и чья-то нежная, легкая как перышко рука дотронулась до ее плеча, подняла голову.
Рядом с Маффео стоял восточной внешности мужчина. В длинном, до пола, одеянии оранжевого цвета он выглядит еще более худым и низкорослым, чем Маффео, хотя они одного роста. Голова наголо обрита, лицо по-юношески гладкое – трудно определить возраст. Лишь тонкие линии вокруг глаз и рта позволяют догадаться, что он немолод. Наверное, ему около пятидесяти, но с таким же успехом он может оказаться и столетним старцем.
Улыбка его полна спокойствия, доброты, человеческой теплоты и радости. Он еще не представился и не назвал свое имя, а она уже поняла: ему чужды ненависть, зависть, алчность. По спине у нее пробежал холодок благоговения. Рядом с ней – вытяни руку и потрогаешь край его платья – стоит и улыбается самое воплощение доброты…
– Это Ли Мубай, – пояснил Маффео, и в голосе его слышались радость и то же благоговение. – Он тебя вчера обследовал и пришел справиться о твоем самочувствии.
– Он врач? – И тут же почувствовала неловкость за свой вопрос.
Естественно, если обследовал ее. Но ей не удается представить, что этот человек занимается такой банальной и будничной профессией. Скажи Маффео, что это далай-лама или сам Гаутама Будда, – меньше удивилась бы.
– Да, – ответил Маффео. – Но Ли Мубай не просто врач. Он также ученый, знаком с учением Будды и…
– Кто я и чем занимаюсь, не имеет никакого значения, – с улыбкой перебил его врач.
Он сказал это по-арабски, показывая свое дружественное расположение. Беатриче уловила, что язык этот ему непривычен: он произносит слова медленно, с сильным акцентом, с трудом их подбирает и расставляет.
– Важно только одно: что я могу для тебя сделать. Как ты себя чувствуешь?
– Неплохо, – пробормотала Беатриче.
Как же к нему обращаться? Не надо ли поклониться, назвать его мастером или подобрать какой-то другой почетный титул.
– Ты плакала? – ласково осведомился он.
– Да, – призналась она и покраснела, смутившись, быстро вытерла щеки. – На меня вдруг нахлынуло… А потом не удалось сдержаться. Слезы сами лились, и я…
– Тебе нет нужды просить об извинении, – молвил он с приятным, легким акцентом и улыбнулся ей.
Беатриче казалось, что она может часами слушать его…
– Это очень хорошо, что плакала. Слезы – признак, что весь скопившийся в тебе холод и напряжение растопились и твое чи снова свободно и может циркулировать по телу. – В глазах у него мелькнул веселый огонек. – Мой учитель, мудрейший, уважаемый Ли Юй, часто повторял: «Слезы – это влага от таяния снегов, стекающая с весенних гор».
Она с удивлением уставилась на врача: неужели она думала вслух?.. Почему он выбрал именно это сравнение, только что мелькнувшее у нее в голове? Может быть, он читает чужие мысли? Или это чистая случайность, одна из многих?
– Рассказал ли тебе достопочтенный Маффео Поло, где ты находишься и как сюда попала?
– Нет, пока не рассказал.
Уверенная, что оказалась тут лишь благодаря камню Фатимы, Беатриче сочла излишним задавать этот вопрос. Если Ли Мубай и удивился, то виду не показал.
– Маффео в свое время расскажет обо всем. – И взял ее правую руку.
Она чувствовала, как меняется нажим его пальцев, когда он щупает пульс. Но вот он выпустил руку и проверил пульс на левой руке. Зачем он это делает? Не думает же, что частота пульса на левой руке отличается от пульса на правой?
– Высунь, пожалуйста, язык!
И стал рассматривать ее язык, словно пытаясь отыскать так разгадку всех тайн мироздания. Наконец встал и почтительно поклонился.
– Я пропишу лекарство. Ты должна трижды в день принимать чай, приготовленный по моему рецепту, разбавляя его кипятком. Избегай сладкого и холодного. Сейчас для тебя лучшая еда – теплые каши и супы. Если захочешь, можно подняться с постели и походить по комнате. Но недолго, чтобы не запыхаться. Через три дня я снова приду.
Беатриче не знала, что ответить. Ведь Ли Мубай по-настоящему ее не обследовал. Даже в горло не заглянул, не говоря уже о том, что не прикоснулся к животу, не спросил, есть ли у нее жалобы. Как он определил, какие ей нужны лекарства? Может, стоит рассказать ему о схватках?
