Беатриче старалась дышать ровно и спокойно. Ей казалось, что еще минут пять-десять и она упадет в обморок… Тогда ее с позором на глазах всех присутствующих вынесут из тронного зала.
Но в обморок она не упала. Не потому, что в течение вечера приспособилась к своим тяжелым «доспехам» – просто оказалась более выносливой и стойкой, чем думала о себе.
– Потерпи еще немного! – шепнул ей Маффео, – видимо, почувствовал, как она мучается в этом панцире. – Хубилай-хан появится с минуты на минуту.
Беатриче вздохнула, стараясь принять более удобную позу, хоть это было нелегко. Было ощущение, что она сидит так несколько часов – почти на корточках – в ожидании светлейшего владыки. Маффео – все это время стоит к ней спиной – строго-настрого запретил ей шевелиться, разве что в самом крайнем случае, и велел не произносить ни слова:
– Неподвижно и безмолвно, как статуя, – так должна держать себя женщина при дворе хана.
Легко сказать… Самому-то Маффео терпения не занимать. Но от него ведь не требуется как вкопанному молча стоять на одном месте, да и воротник, очевидно, не давит ему шею. Он тихо переговаривается со стоящим по соседству темноволосым европейцем с седыми висками. До нее донеслись обрывки слов, сказанных по-итальянски. Это, должно быть, Никколо, брат Маффео, – они в самом деле похожи.
Не надо думать о сковывающем шею воротнике: будто какой-то садист киллер душит ее руками или накладывает гаротту на шею, предавая медленной и мучительной смерти…
Чтобы отвлечься от этого неприятного чувства, Беатриче принялась незаметно, поводя лишь глазами, оглядывать тронный зал. Интересно, здесь ли Марко Поло? Этот вопрос волнует ее, пожалуй, больше всего. Как выглядит этот величайший путешественник, знаменитый венецианец?
В зале собрались представители многих народов. Беатриче по одежде определила нескольких торговцев из Бухары, арабских бедуинов, множество монголов, тибетцев и китайцев, а также иудеев со свисающими с висков хасидскими косичками, индийцев в чалмах и даже нескольких светловолосых европейцев. Настоящий калейдоскоп «одежд и лиц, племен, наречий, состояний»… Мог бы Хубилай-хан дойти до берегов Африки – покорил бы и ее. Жажда завоеваний тут поистине не знает границ.
Тронный зал огромный, круглый, как арена цирка или стадион, и такой большой… По площади как футбольное поле. Благодаря его форме всем присутствующим, даже ниже рангом, чем Маффео – стоит в непосредственной близости от трона, – дано лицезреть великого правителя.
Беатриче прикинула: здесь никак не меньше двух тысяч человек. Неужели у них всех свои должности при дворе? Или они занимают, по сути, никчемные посты, как было, например, при дворе французского Короля Солнце… Ведь там существовала даже должность «держатель королевского носового платка». Интересно, знаком хан с каждым из своих бесчисленных прихлебателей? Да нет, вряд ли, – если, конечно, он не гений.
Она скользила глазами все дальше, пытаясь побороть зевоту: ожидание утомительное и скучное… Надо лелеять надежду, что император скоро появится, иначе как сохранить торжественный вид…
В этот момент взгляд ее упал на молодого человека европейского вида – сидит слева от них, ближе к трону. Сердце вдруг на секунду остановилось – неужели?..
Он слегка повернул голову и бросил на нее взор, словно почувствовал, что она за ним наблюдает. Затем наклонил голову немного вбок, как бы для приветствия, и улыбнулся.
Эта почти наглая, вызывающая улыбка на нее подействовала – Беатриче ощутила, как кровь бросилась ей в лицо, и поспешно отвела глаза. Этот мужчина смотрел на нее так, словно на ней нет тысячи одежек… Раздевал ее взглядом, продолжая улыбаться, точно посмеивался над ее смущением.
Удар гонга ее спас. Жужжание толпы мгновенно смолкло. Все взоры устремились вперед. В тронном зале воцарилась полная тишина – стало так тихо, что она слышала собственное дыхание…
Раздался второй удар гонга, и все, кому разрешалось шевельнуться, повернули головы к входу – через него появится император. Такой звук способен издавать только очень мощный гонг – низкий звон его еще долго стоял в ушах, пока не утонул в дальних сводах тронного зала…
Но вот стихли последние отголоски и гонг ударил в третий раз. Все присутствующие склонились, почти упираясь лбами в пол. Беатриче тоже наклонилась, как могла в своем положении. Огромные распашные двери на противоположной трону стороне открылись…
Через эти двери, объяснил Маффео, никто не может входить, кроме императора и ближайших членов его семьи, то есть его младшего брата, первой жены, сыновей и старшей дочери. Все другие вошли через узкие боковые двери.
Когда владыка переступил порог тронного зала, раздался новый удар гонга, потом еще один… В то время, когда император шествовал к трону, гонг продолжал греметь. Торжественные металлические звуки, скапливаясь, сливались в оглушительный звон – от него дрожали и воздух, и земля под ногами.
Подушка, на которую Беатриче опиралась, вибрировала. Звуки отдавались во всем теле так, что по коже бежали мурашки… Немудрено, что дрожь и трепет, даже страх, вызываемые ударами гонга, в состоянии заставить любого, и самого оголтелого врага упасть к ногам владыки.
Не то же ли чувство пробуждают такие личности, как далай-лама или Будда? Возможно, но только не у нее – она ведь совсем не знает этого человека. Со своего места, отгороженная от него спинами мужчин, да еще с низко опущенной головой, она не может даже как следует рассмотреть его.
А эти люди вокруг – ведь им неведомы акустические явления и воздействие вибрации на организм человека – считают, вероятно, что именно присутствие императора само по себе вызывает у них священный трепет, заставляет дрожать. Император – посланник или даже сын богов. Сейчас вполне можно поверить в это! И никому из присутствующих, скорее всего, не приходит в голову, что же совершается вокруг них. А ведь происходящее не что иное, как поставленный гениальным режиссером спектакль.
Наконец император взошел на стоящий на возвышении трон и звуки гонга смолкли. Рядом с правителем, по левую руку, – место императрицы. Пока стихали последние звуки, свои места заняли все сыновья и дочери великого хана и вся свита – не менее ста человек. С высоты своего трона великий Хубилай-хан не только хорошо виден всем в зале, но и сам может обозревать всю массу собравшихся.
И снова ударили в гонг. Как пояснил Маффео, это знак, что хан находится в хорошем расположении духа и все подданные могут подняться с пола. Все присутствующие, следуя сложному придворному этикету, совершили предписанное им движение – в результате император в состоянии хорошо рассмотреть лицо каждого.
Это движение Беатриче тайком репетировала весь вечер накануне. Но, облаченная в столь неудобное одеяние, испытывала подлинную муку. Опасалась, что ее неловкость привлечет к ней всеобщее внимание, и уже чувствовала на себе строгие, неодобрительные взгляды.
Наконец она справилась с собой, бросила беспокойный взгляд на Маффео: тот улыбнулся и кивнул. Ничего не заметил или просто желает ободрить и утешить ее? Чуть подняв голову, Беатриче украдкой посмотрела вокруг себя – нет, незаметно, чтобы кто-нибудь обратил на нее внимание. Значит, все сделала правильно и вовсе не так уж неловко. А может, просто она слишком ничтожная фигура, чтобы обращать на себя внимание…
