Хасан сверлил его глазами.
– Ибн Сина – богохульник и супостат. Он хуже, чем неверующий. Он безбожник! Он попирает все законы, он растоптал Коран, он…
– Он спас тебе жизнь, Хасан! Ты забыл? – перебил его пленник. Превозмогая боль и гремя кандалами, которыми были скованы его руки и ноги, он поднялся и вплотную приблизился к Хасану. – Если бы не он, ты бы сейчас здесь не стоял. Тебя бы уже…
Пленник стоял совсем близко, лицом к лицу с Хасаном. Тот невольно отступил назад.
– Меня спас Аллах, – твердо сказал Хасан. – Это он направил мои стопы к костру, у которого сидел Ибн Сина.
– Но рука Ибн Сины дала тебе траву от жара и боли. Если бы не он, ты умер бы в горах, Хасан, той же ночью. Ты в плену собственных заблуждений и…
Хасан не удержался и залепил несчастному пощечину. Обессиленный голодом и жаждой человек рухнул на пол. Но дух его не был сломлен.
– Что ты собираешься делать, Хасан? Убить меня? Замучить пытками? Переломать мне кости? Начинай. Но ты не заставишь меня предать хорошего и честного человека. Я не из тех дураков, кто готов следовать за тобой в ад.
Хасан схватил пленника за воротник и потянул вверх.
– Попридержи язык, мерзавец! – зашипел он. – Не забывай, кто из нас двоих продал душу дьяволу!
– Иногда я спрашиваю себя: не лучше было бы, если бы Ибн Сина оставил тебя тогда умирать? – прошептал он. Кровь текла по его подбородку. – Возможно, это был его единственный грех, который он совершил в своей жизни. Да простит его Аллах – он сделал это по незнанию. Он верил, что спас жизнь человеку, даже не подозревая, что спасал дьявола.
– Ах ты, сын паршивой собаки! – Хасан схватил несчастного за ворот и бросил на пол. Он кипел от ярости. Перед глазами шли белые крути. Хасан схватил саблю и повертел ею перед пленником, который, сжавшись в комок, вытирал с лица кровь. Сейчас он покарает негодяя. Он занесет над головой нечестивца свой клинок, освященный на могиле Пророка, и опустит его. Наконец-то он отправит его туда, куда ему давно пора – в преисподнюю!
Он взмахнул саблей. Но вдруг его рука дрогнула, и клинок замер в воздухе у затылка несчастного. Нет, пока он его не убьет. Тот ему еще нужен. Сначала он получит портрет Ибн Сины.
Хасан вложил саблю в ножны. Теперь он знал, что делать дальше.
Пленник смотрел на него снизу вверх. Его лицо было в крови. Но по взгляду Хасан понял, что тот не ощущает ничего, кроме слабого дуновения ветра. Он даже не понял, что был на волосок от смерти.
– Ты помнишь Омара аль-Казара, укладчика мозаики? – Хасан заметил, что пленник испуганно вздрогнул. – Он, как и ты, сидит в темнице. Омар тоже знал Ибн Сину. Если ты не захочешь писать портрет Ибн Сины, это сделает он – за свежую воду и новую одежду. А может, я даже отпущу его на свободу.
– Да, боюсь, он способен на это, – пробормотал пленник, пытаясь встать. – Это было бы…
«Да, сейчас я не завишу от тебя, – думал Хасан. – И ты это понял. Ты не единственный, кто может это сделать». Его переполняло торжество. Он видел, как пленник взвешивал свои шансы, мысленно определяя награду за предательство. И действительно, его поведение вдруг изменилось.
– Аль-Казар – халтурщик, – проговорил он наконец. – Если он напишет портрет Ибн Сины, его не узнает родная мать. Я сделаю это лучше.
– Разве? А я уж было подумал, что ты не хочешь предавать хорошего человека.
– Да, но… – Бедняга на коленях подполз ближе, простирая к Хасану руки и облизывая сухие потрескавшиеся губы. – Ты же не сказал сразу, что… я получу за это…
«Ах ты, притворщик, – подумал Хасан, глядя на него сверху вниз. – И этого мерзавца я боялся, восхищаясь его силой воли! А теперь эта жалкая тварь ползает у меня в ногах, как червяк. Не зря алчность считается смертным грехом».
– Ну и какую награду ты ждешь от меня?
Несчастный схватил Хасана за полу платья. От него пахнуло смрадом.
Хасана затошнило. Вырвавшись из его рук, он попятился назад.
– Мне много не надо: поесть что-нибудь и воды, свежей воды и… чистую одежду и… если возможно, помыться.
Он говорил торопливо, словно боялся, что Хасан передумает и будет слишком поздно.
«Прекрасно, – торжествовал Хасан, – вот таким ты мне больше нравишься». Он сделал вид, что обдумывает предложение пленника.
– Хорошо, – проговорил он наконец. – Будь по-твоему. Ты получишь все, что пожелает твоя душа. Но сначала напиши портрет, причем в четырех экземплярах.
Пленник резко тряхнул головой, и из его грязных волос поднялось облако пыли.
– Конечно, я сразу же хочу приступить к работе.
– Отлично, – сказал Хасан, потешаясь над его рвением. И это за кружку свежей воды и миску чечевичной похлебки! – Пергамент и чернила на столе.
Пленник моментально занялся делом. Хасан слушал ровное поскрипывание пера, молясь, чтобы все удачно завершилось. Звезды начали гаснуть, когда тот отложил перо и предстал перед Хасаном.
– Портрет готов, – сказал он, протягивая пергамент.
Хасан увидел четыре изображения одного и тоже же человека, как две капли воды похожие друг на друга. Они были выполнены столь искусно, что человек, казалось, вот-вот начнет двигаться и заговорит. Хасан сжал губы.
– Да, это мужской портрет, – проговорил он, – но я не вижу сходства с Ибн Синой.
– Как?! Вы только посмотрите в его глаза, господин! – с жаром возразил пленник, на этот раз обратившись к нему не по имени. Наконец-то он понял, какая пропасть их разделяет – и всегда разделяла. – Не забывайте, что прошло очень много времени и Ибн Сина сильно изменился. Сейчас это не молодой человек, каким вы знали его когда-то. Он постарел, как, впрочем, и вы. Поэтому на портрете я сделал его старше лет на десять. Кажется, столько вы с ним не виделись? – Его лицо расплылось в детской улыбке. – Не думаю, что аль-Казар учел бы это обстоятельство.
– Возможно, ты прав. – Хасан еще раз всмотрелся в портрет. Действительно, это были глаза Ибн Сины. И его подбородок под поседевшей курчавой бородой тоже был очень похож, если ему не изменяла память. Хасан кивнул.
– Хорошо. Я велю развесить портреты в городе.
Он был доволен.
С такими картинками ему не составит труда разыскать Ибн Сину, этого демона, который до сих пор гуляет на свободе, скрываясь от фидави, которые ищут его уже много лет.
– А теперь я хочу получить свою награду.
Хасан пристально посмотрел на него. В голосе пленника он почувствовал что-то странное. На лбу бедолаги выступили мелкие капельки пота, словно его била лихорадка или мучил страх. А его взгляд…
Может быть, это алчность, застившая взор? Наверное, изголодался по плотским радостям, борясь с раздиравшими его сомнениями.
