Беатриче пришла в ужас от одной мысли, с какими сложностями может столкнуться ее девочка. Воображение рисовало чудовищные картины. Мишель может стать жертвой эпидемии. Или попасть в лапы работорговцев. Ее могут бросить на алтарь ацтеков, чтобы умилостивить ненасытных, жаждущих крови богов. Все возможно.
– Я должна вызволить мою девочку, – произнесла Беатриче вслух и решительно поднялась. Шагая через гостиную, она чувствовала, как ею овладевает отчаяние. Как это сделать? Где искать Мишель? Малышка могла находиться в любой эпохе мировой истории, в любой стране. Может быть, она сейчас в Версале, при дворце Людовика XVI и Марии Антуанетты? Или в страхе бредет по пустыне, занятой британцами Восточной Африки, гонимая прожорливыми львами, чернокожими охотниками или индусами, строящими железную дорогу?
Беатриче не знала, за что уцепиться. А если бы и знала – что из того? Камни Фатимы не имеют стрелок, которые, как машину времени Герберта Уэллса, можно установить на определенную дату. Беатриче сомневалась, существует ли вообще механизм, который бы активизировал волшебную силу камня – будь то магическая формула или заклинание. До сих пор она полагала, что камень отправлял ее в очередное путешествие исключительно по воле случая. Нервно покусывая нижнюю губу, Беатриче настойчиво, как мантру, повторяла слова фрау Ализаде: «Ты можешь полностью довериться камню Фатимы. Он ничего не делает без причины».
Беатриче снова присела на софу и медленно открыла шкатулку.
Она принялась ругать себя за то, что не вставила в нее надежный замок. Сейчас бы не было этих ненужных хлопот и переживаний. Но какой толк теперь ломать голову? Беатриче вздохнула. В глубине души она твердо верила, что полностью находится во власти камня. Даже если бы держала сапфиры в банковском сейфе, это не помешало бы Мишель добраться до них. В этом не было никакого сомнения. Если верить словам фрау Ализаде, у камня свои причины отправить ее девочку в путешествие во времени. Беатриче вдруг ясно осознала: этот, оставшийся у нее, камень приведет ее туда, где сейчас находится Мишель.
Вдохнув полной грудью, Беатриче протянула к нему руку. Сапфир был прекрасен. Теплый и в то же время прохладный. Некоторое время она неотрывно смотрела на него. Вдруг в его глубине зажегся слабый свет. Камень засиял и заискрился. Душа Беатриче наполнилась надеждой.
«Прошу тебя, – исступленно шептала она, зажав в руке сапфир. – Умоляю, отнеси меня к моей дочери! Она такая маленькая. Ей плохо без меня. Я хочу быть рядом с ней».
Она уже нисколько не сомневалась, что камень преследовал свою цель. Она была твердо уверена, что делает именно то, чего он от нее ждет. Он отправит ее к Мишель – может быть, окольными путями, но приведет ее к дочери.
Беатриче чуть было не вскрикнула от радости: вокруг нее все стало медленно вращаться. Потом все быстрее и быстрее. Еще чуть-чуть – и она снова окажется в какой-то другой стране, в другом времени и другой эпохе. И там она обязательно встретит Мишель, свою дорогую девочку. Полная решимости, Беатриче закрыла глаза.
III
Али аль-Хусейн сидел, откинувшись в кресле цирюльни. Вокруг него, пританцовывая, суетился молодой брадобрей: он поселился в городе недавно, но уже успел открыть свое дело. То, что одним из первых его посетителей был Али аль-Хусейн, знаменитый ученый и личный врач эмира, наполняло его гордостью.
Усердно втирая в бороду Али дорогую благоуханную пену и ловко орудуя бритвой, молодой цирюльник ни на минуту не закрывал рта. Он без умолку благодарил Аллаха за его бесконечную доброту, не забывая, однако, осыпать похвалами и своего знаменитого гостя, восторгаясь его деяниями, известными, как уверял брадобрей, во всем правоверном мире.
Али пропускал мимо ушей эту трескотню. Не то чтобы он был равнодушен к лести. Наоборот. Он слушал ее, как любой человек, живущий под солнцем Аллаха, с большим удовольствием. Каждый раз, приходя сюда, он вознаграждал усердие молодого цирюльника благосклонной улыбкой и историями из своей жизни, которые были наполовину правдой, а наполовину вымыслом. Но сегодня все было не так. У него было неспокойно на душе. Он не желал слушать панегириков в свой адрес. Он хотел тишины. Ничего, кроме звука лезвия по щеке.
Пока цирюльник рассыпался в похвалах, благодаря Аллаха за то, что тот послал ему великого врача, осчастливившего его своим присутствием, Али пытался понять причину своего странного настроения. Когда это началось? Откуда такая грусть? Такая удрученность, которая заставила его забыть даже свои врачебные обязанности?
– Наклоните голову немного вбок, господин, – сказал цирюльник, легким движением помогая принять нужное положение.
Али покорно подчинился. Теперь он мог спокойно наблюдать за мелькавшими на улочке людьми. Окружение было не слишком аристократическим: у цирюльника, по-видимому, не хватило средств, чтобы приобрести лавку в лучшем квартале. Однако парень был смышленым, и Али был уверен, что скоро о нем узнает весь город.
«Еще года два-три, – размышлял Али, – и он откроет свое дело рядом с дворцом. А я, если, конечно, останусь до той поры в Казвине, буду повсюду рассказывать, что был одним из его первых клиентов».
Хотя это маловероятно. За годы после службы при дворе эмира Бухары, где он был его личным врачом, Али нигде не задерживался надолго. Иногда ему давали понять, что пора уходить, а однажды он даже вынужден был спасаться бегством. Чаще всего он исчезал прежде, чем над ним сгущались тучи. Чего искал Али, он и сам не знал, но его не покидало чувство, что это «что-то» он найдет именно в Казвине.
Али зевнул, от нечего делать рассматривая проходящих мимо мужчин и женщин. В основном это были крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы и рабочие-поденщики, которые в плетеных корзинах несли домой свои нехитрые покупки – хлеб, овощи, фрукты и мясо – с базарной площади, которая находилась поблизости.
Почему один человек, размышлял Али, становится эмиром, а другой – поденщиком? Почему один ест из золотой тарелки, а другой поливает потом и слезами черствую корку хлеба? Кто определяет, в каком теле поселится та или иная душа? Провидение? Всемогущая сила высшего существа или чистая случайность? Почему он, Али, сидит в этом кресле, а его обслуживает другой человек? Почему его душа не вселилась в тело того человека, который тащится по улице с двумя бурдюками на плечах, продавая воду испытывающим жажду прохожим? Али был убежден, что сам он не сделал ничего такого, чем заслужил бы подобные привилегии. Милости Божьей он обязан лишь своим рождением в доме богатого купца, но сам он ее не заслужил.
Как раз в тот момент, когда Али задавался вопросом, знали ли ответ на эти любопытные вопросы Аристотель, Сократ, Платон или кто-нибудь другой из греческих и римских философов, в дверях цирюльни показалась женщина. Очевидно, она повернулась, чтобы поправить покосившуюся на голове корзину. Ее взгляд скользнул по его лицу, оторвав от размышлений.
Али как ошпаренный вскочил с места, не заметив того, что цирюльник порезал мочку его уха острой бритвой, и задрожал всем телом. О, эти глаза цвета неба перед закатом солнца!
