Однажды утром он зашел в магазин по поручению мамы со списком: волосы жестко стоят торчком, как щетка, из-за этого он кажется выше, и я еле его узнала. Но я смотрю повнимательнее — и точно, это Джагшит.
— Джагшит, как поживаешь?
Он оборачивается, руки сразу сжались в кулаки. Но он видит меня, и разжимает их.
— Откуда вы знаете мое имя?
Угрюмый Джагшит, на тебе футболка и мешковатые штаны на шнурках — характерный прикид юного американца, и говоришь ты уже отрывисто, в здешнем ритме.
— А ты приходил сюда со своей мамой несколько раз, наверное, где-то два с половиной — три года назад.
Он пожимает плечами, он такого не помнит. Говорит уже безо всякого интереса:
— Не может быть, что так давно. Я здесь только два года.
— Всего лишь? — я изображаю восхищение. — Кто бы сказал, глядя на тебя.
Джагшит не утруждает себя ответом. Он знает старых женщин — бабушки, тетки, мамаши — все они только и знают, что твердить без конца: не делай того, не делай сего. Не проводи столько времени с друзьями. Не пропускай школу, нас там уже два раза предупреждали. Не гуляй так поздно, на улице небезопасно. Эй, Джагги, разве для этого мы привезли тебя в Америку.
Я смотрю, как он наполняет корзину, слишком поспешно, и шумно ставит ее на прилавок, хотя не нашел и половины того, что в списке. Я вижу, как в нетерпении он постукивает ногой по полу, потому что ему надо успеть еще в кучу мест.
— Как в школе — получше?
Он неприязненно на меня уставился:
— Кто вам сказал?
Я молчу. Джагшит, такой деловитый, всегда воинственный, — он так старается выглядеть сильным, он словно надевает маску — смотрит мне в глаза. Со мной тебе не нужно так напрягаться.
Давнее выражение, похожее на робость, мелькает на его губах и потом исчезает.
— Да, в школе прикольно.
— Тебе нравится учиться?
Он пожимает плечами.
— Нормально.
— А другие мальчишки к тебе не пристают?
Пробегает улыбка, обнажая его зубы, острые, как резцы.
— Никто меня больше не задирает. У меня же есть друзья.
— Друзья?
И еще до того как он успевает кивнуть, я вижу их в его глазах: мальчишек в атласных куртках, синих, как полночь, со всеми этими прибамбасами, в черных шапочках, в стодолларовых ботинках от Карла Кани. На них массивные, золотом сверкающие цепи, браслеты, на которых выгравированы имена, колечки с бриллиантом на мизинце.
Да, крутые парни, думает Джагшит про себя. Им шестнадцать, а уже за рулем шикарного бумера, Сutty-72 или Lotus Turbo. В глубоких карманах у них пачки «мертвых президентов» — то, что надо, приятель, — хрустящие бумажки в сотни долларов, даже пара тысячных купюр. Это, да и все остальное — это кровь и еще много чего. И под руку с ними девушки, куча девушек с большими накрашенными глазами.
Парни, которые скручивают косяки и глубоко затягиваются, и, прикалываясь, предлагают стоящему рядом мальчишке. У того рот открывается от изумления.
Кто они для меня?
Мои друзья.
Эти большие ребята всегда стояли на другом конце школьной площадки и все смотрели, а однажды подошли и распихали всех, сказав «убирайтесь к черту». Отряхнули меня и купили мне холодную, как лед, кока-колу в этот день, пышущий жаром, и сказали: «Мы позаботимся о тебе».
И с тех пор у меня нет проблем. Они мне как братья, ближе, чем братья.
Я вижу, как в его глазах светится благодарность. Джагшит целиком предоставлен самому себе, его родители слишком измотаны работой и заботами в незнакомой стране, чтобы слушать Джагшита, который каждый день возвращается домой из Америки в свой пенджабский дом, где никто бы все равно его не понял. Он всегда сдерживал слезы, пока они не застилали ему глаза звездной кровоточащей пеленой.
Джагшид вспоминает: они меня всюду брали с собой. Покупали мне всякую всячину, одежду, ботинки, еду, часы, игру Nintendo, музыкальные центры с колонками такой мощности, что стены трясутся, даже такие вещи, о которых я и не знал, что они существуют, не то чтобы их хотеть. Они слушали, когда я говорил, и никогда не смеялись. Они научили меня драться. Показали уязвимые места, куда надо бить, чтобы было больнее. Показали мне, как использовать локоть, колено, кулак, ботинок, ключи и, конечно, нож.
А взамен так мало. Отнести пакет туда, оставить коробку здесь. Подержать это у себя в шкафчике денек-другой. Постоять на углу и понаблюдать.
Кому нужны мать, отец, школа? Когда я вырасту, ну хотя бы до четырнадцати, то буду с ними все время. Буду носить такую же куртку, в кармане у меня будет такой же складной нож с лезвием, как язык змеи, я буду ловить блестящие взгляды девчонок, а на других мальчишек нагонять страх.
Во мне мысли кружатся, как дьявольский смерч. Я с трудом дышу.
О, корица, дарующая силу, корица, привлекающая друзей, что же мы наделали?
И однажды они дадут мне его, холодный и блестящий темный и тяжелый, наливающийся силой в моей руке волнующе пульсирующий, как жизнь, как смерть, — мой паспорт в настоящую Америку.
Я сжимаю пальцы, чтобы сдержать дрожь. Гвоздика и кардамон, я развеяла вас по ветру, чтобы призвать сочувствие, и вот оно что получилось.
— Джагшит, — говорю я, с трудом разжимая губы, пытаясь сделать голос располагающим к себе.
Его взгляд рассеян и все еще погружен в мечты, даже когда он оборачивается ко мне.
— Ты такой славный мальчик, так быстро растешь, одна радость старухе глядеть на тебя. У меня для тебя есть укрепляющее средство, чтобы сделать тебя сильнее, умнее — это бесплатно, только подожди здесь минутку, сейчас я его принесу.
Он издал короткий смешок, такой самодовольный в попытке казаться взрослее, что у меня чуть не разорвалось сердце.
— Проклятье, не нужно мне никакое вонючее индийское средство.
Джагшит, не ускользай от меня — вот он уже направляется к двери и сейчас навсегда исчезнет, подхваченный вихрем жизни. Но я успеваю извлечь из его прошлого то, что мне может помочь:
— Джагги, mera raja beta.
По телу его прошел трепет, когда я назвала его именем его детства, в нем, запах волос матери, ведущий в другое, более незатейливое время, ее рука, поглаживающая его по спине, прогоняющая ночные кошмары обратно в теплую ночь Джулундера, и на мгновение он пожелал…
— Ладно, давайте, но быстрее. Я уже опаздываю.
Во внутренней комнате я наполняю бутылочку эликсиром манхистха, охлаждающим пыл и очищающим кровь. Быстро скрепляю ее заклинанием, проглатывая слова, потому что он уже открывает дверь и кричит кому-то снаружи:
— Сейчас, чувак.
Впихиваю ему подарок в руки, гляжу, как он закидывает его в сумку и небрежно машет на прощанье.
