Но вдруг послышался смех. Он прозвенел так четко и отрезвляюще, таким насмешливым звоном, что я сразу пришла в себя.
И, даже не глядя, поняла, кто это был.
Да, и их двое: одна легко опирается на руку своего кавалера, другая вылезает из длинной сияющей черной машины с отливающими золотом вставками в колесах, на длинных ногах, в темных шелковых чулках. Все в блеске украшений, бугенвильские девушки отбрасывают назад свои локоны, дышат запахами, которые разливаются в сгущающемся воздухе между нами. Платья с открытыми спинами держатся на них будто по волшебству, с длинным разрезом до середины бедра. Темный бархат и сливки. Их золотисто-коричневые тела горячи и вибрируют, как двигатель автомобиля, готовый к событиям, преодолению расстояний.
Что они здесь делают? Последний раз я их видела в моем магазинчике, они покупали шафран и фисташки.
— Еда здесь не так чтобы очень, — сказала одна из них, — но виды восхитительные.
Теперь я его заметила — ресторан в скале, и такого же цвета; врезанная в стену табличка — двойное стекло и перед ним — океан, который похож на блюдо из золота.
— Да уж, виды, — ответила вторая, и на секунду ее взгляд, трепещущий под пепельно-черными ресницами, остановился прямо на мне. Ее губы — клюква и глянец — изгибаются в усмешке.
Я осознаю, что все еще в объятиях Равена, и вырываюсь.
Ее кавалер, белый мужчина, что-то ей шепчет.
Женщина, в отличие от него, не считает нужным скрываться.
— Ну, что касается некоторых, — начинает она, — мне кажется, здесь дело не во вкусах, — и она оценивающе оглядывает Равена.
На меня накатывает волна жара, взрываясь красными звездочками в глазах. Другая снова смеется, плотнее прижимаясь к мужчине, который держит ее за тонкую талию. В бешенстве я смотрю на хорошенькую линию ее шеи, ее груди.
— Знаешь ведь как это бывает, людей возбуждают разные извращения.
— У, а платье, — присвистнул ее друг, — посмотрите на ее платье.
— Жалкое зрелище, — согласилась другая. — Чего только некоторые женщины не делают, чтобы выглядеть моложе.
Глаза мужчины скользнули по нам скучающе, как будто он и не такое еще видел. И это не стоит его внимания и времени.
— Пойдемте, надо поторопиться, — сказал он, — если хотите успеть поесть до театра.
Дверь ресторана закрылась за ними.
Внутри у меня бурление, оно поднимается от самых ступней и подступает к горлу. Оно цвета грязной пены.
Я злобно жду. Еще секунда — и эта пена выплеснется у меня изо рта древними словами проклятия (не помню, где я их выучила) — и эти девицы…
Но.
— Не обращай на них внимания, — сказал Равен, — это все ерунда, — он стиснул меня за руку повыше локтя, как будто понял мои намерения. — Дорогая моя, — сказал он настойчиво, — они не знают тебя, не знают, кто ты на самом деле. Им нас не понять. Не позволяй им испортить наш вечер, — он продолжал меня так держать, пока я немного не успокоилась.
Но вечер уже был испорчен. Мы в молчании дошли до машины. И когда Равен попытался приобнять меня за плечи, я отстранилась. Он больше не пытался. И не продолжил свою историю. Так, молча, мы проехали через мост, и, оглянувшись, я увидела, что туман приглушил огни и они мерцают трепетно, как умирающие светлячки.
Равен остановил машину у подъезда дома Харона. Посидел немного с включенным двигателем. Когда я только бросила «спасибо», он сказал:
— Я приду завтра.
— Я буду занята, — сказала, вылезая из машины, неуклюжая, неповоротливая и злобно сознающая это, в свете памяти легких молодых ног в нейлоне.
— Тогда послезавтра.
— Я тоже буду занята.
Грубая Тило, — пробивается голос сквозь кружение мыслей. Он-то чем виноват?
— Я все равно приду, — сказал он. — Дай мне руку.
Когда я не послушалась, он сам взял ее и прижал ладонь к своим губам. Затем легким движением провел по моим пальцам.
— Дорогая Тило, — в его голосе звенит нежность, но также и доля иронии, — а я думал, ты мудрая женщина.
Поднимаясь вверх по ступенькам, я накрываю теплый отпечаток от его поцелуя. На лице невольная полуулыбка.
Красный перец
Затем я вспоминаю еще кое о чем, что мне испортили эти девицы, и снова вспыхиваю яростью.
Змеи. Мой единственный шанс увидеть их — потерян.
Дверь в комнату Харона кажется на ощупь хрупкой, как скорлупа. Пустая покинутая ракушка. Еще до того, как я постучала, я уже знала, что никого внутри нет.
Где он может быть? Неужели я опять его упустила? Но на этот раз я пришла в нужное время. Может быть, он сейчас молится и в таком случае не ответит, пока не закончит.
Я немного подождала, потом снова начала стучать. Сначала вежливо и сдержанно, помня о соседях. Затем замолотила ладонью, чувствуя, как ударяются о дерево косточки на руках, и выкрикивая его имя.
За моей спиной она стоит в проеме открытой двери, в ореоле света, льющегося из комнаты, и мягко говорит:
— Сегодня он еще не приходил. Может, зайдете к нам, выпьете чего-нибудь горячего, пока ждете.
Ее большие глаза светятся, как озера лунного света, ее скулы словно вырезаны из гладчайшего камня. Я и не заметила в прошлый раз.
Но все мое существо раздирает вопрос, срочно требующий ответа. Почему он опаздывает, почему опаздывает именно сегодня.
— Заходите, кхала, в доме только я.
— Очень признательна, — говорю я, кусая губы, — но я должна ждать здесь.
— Тогда минуточку, — ответила она.
Она возвращается с дымящимся прозрачным стаканом, который несет, обернув кухонным полотенцем с вышивкой: сиреневый виноград, изумрудно-зеленые листочки. Даже несмотря на свое беспокойство, я заметила маленькие аккуратные стежки.
Я отпила чая. Он крепкий и приправлен гвоздикой. Он наполняет меня терпением, облегчает ожидание.
Женщина — ее имя Хамида — спрашивает, можно ли посидеть со мной. У нее есть немного времени. Шамсур повез Латифу выбирать подарок на день рождения. Они хотели, чтобы и она тоже поехала с ними, но у нее еще были дела. Кроме того, так лучше, что они поехали без нее. Ей всегда кажется, что Шамсур покупает девочке слишком дорогие вещи, и из-за этого они могли поссориться прямо там, в магазине.
Мне приятна ее компания, ее простодушные речи, то, как она мило при этом жестикулирует. Журчащая музыка ее браслетов. Послезавтра Латифе исполняется шесть лет, у них будет небольшое празднование: двое-трое детей из ее класса, несколько человек соседей из индийцев. Харон тоже приглашен, хотя он очень скромный, стеснительный и, наверное, просто подарит девочке подарок накануне. Придется Латифе самой потом отнести ему угощение.
