— Вспомни, какое у него было выражение лица, когда он открыл пакет? И когда он вышел за дверь?
Я вспомню его недоверчивый взгляд: «Это что, мне?». То, как он перечитывал записку снова и снова.
— Ты помнишь, что в ней было? — спросит он.
— Нет, — бесстыдно совру я и попрошу мне напомнить.
— В ней было: «Для Джагшита, моего милого завоевателя мира, чтобы начать новую жизнь». И внизу приписка: «Используй силу и не позволяй, чтобы использовали тебя».
— Как звучит, а? Моя тетушка — она ведь мудрая женщина, — я улыбаюсь Джагшиту. Затем снимаю плакат с двери и вручаю ему.
— Найди его, — говорю я.
В его глазах появляется новый блеск, его охватывают видения каких-то невообразимо мастерских ударов, ему видится, как он ребром ладони разрубает кирпич. Кия! — такое неистовое, что у соперника трясутся поджилки. Каты, изящные и точные, как движения в танце. Слава и успех, даже возможность сниматься в фильмах, как Брюс Ли. Прыжок из реальности в вечность.
Но пробивается беспокойство. Джагшит уже знает, что путь назад вдвойне длиннее. Что неожиданные препятствия появляются там, где их не было.
— Не знаю, может, мне дома не разрешат.
Я даю ему пакетик с ладду, бесаном и карамельками, для защиты. Чтобы не пропала решимость. Я говорю ему:
— Не узнаешь, пока не попробуешь, вот что сказала бы тетушка.
Он улыбается мне, немного испуганно, но открыто и в полную силу:
— Ладно, передайте ей спасибо. Передайте, я им всем покажу.
— Я верю, — прошепчу я, лежа в кровати с Равеном, оглядываясь на тот последний свой вечер, еще раз вспоминая Джагшита, который скоро пропал из виду в ночной серой мгле. Моя надежда и молитва — все, что осталось.
— Джагшит, я в тебя верю.
Корень лотоса
Наконец этот день закончился, покупатели разошлись, все, что было в магазине, продано или роздано, кроме того, что мне самой понадобится для пламени Шампати.
Пламя Шампати, синий огонь, зеленые угольки, звук огня, не похожий на звук дождя, что ты сделаешь с этим телом, что дали мне специи?
Куда ты заберешь это сердце, принадлежащее им?
А боль. Будет ли…
Хватит. Потом успеешь обо всем поразмыслить. А сейчас настал час, когда проросло семя соблазна, которое ты, сама того не подозревая, подобрала в тот день в супермаркете, посадила здесь и взращивала, поливая из реки твоих бесконечных желаний.
Я надела белое платье, подаренное мне Равеном, все пенное и пахнущее цветами, ниспадающее на тонкую талию, бедра, все шелестящее и струящееся вокруг моих голых ног. Я наполняю маленький шелковый мешочек порошком лотосового корня, травой долгой любви. Вешаю на шелковом шнурочке на шею, так чтобы мешочек лег меж грудей, пахнущих зрелым манго.
Теперь я готова. Я иду к той стене, где оно висит, откидываю с него полог. Тило, которая и так нарушила бессчетное количество правил.
Как много жизней прошло с тех пор, как в последний раз я смотрелась в него.
Зеркало, что ты покажешь мне?
Лицо в зеркале меня ослепляет: оно молодо и в то же время лишено возраста — фантазия из фантазий, воплощенная в жизнь, магия специй во всей своей силе. Безукоризненно чистый лоб, как только что раскрывшийся лист шапла, носик, заостренный, как цветочек кунжута. Линия рта, изогнутого, как лук Мадана, бога любви, губы цветом как — другого слова не подобрать — мякоть красного перца. Для поцелуев, что будут жечь и поглощать.
Это лицо, в котором нет определенного выражения, лицо безупречной богини, далекой от всей земной суеты, как на росписях в Аджанте. Живые, человеческие в нем — только глаза. В них я узнаю Найян Тару, узнаю Бхагивати, узнаю ту, что ныне зовется Тило. Во взгляде неистовое ликование и еще кое-что, чего никак нельзя было ожидать.
Может ли красота пугать? Я вижу в собственных глазах, что моя пугает меня.
И вот стук в дверь.
Я двигаюсь замедленно, как под водой, хотя ждала всю свою жизнь — но лишь сейчас осознала — этого неповторимого краткого мига, расцветшего, словно фейерверк в полуночном небе. Я чувствую дрожь во всем теле, дрожь желания и страха. Я делаю это не только для Равена, но и ради себя — и все же…
Я застываю, положив руку на ручку двери.
О Тило, что если настоящая ночь продлится недолго (как, скорее всего, и должно быть), не то что в воображении. Что если любовь мужчины и женщины — губы к губам, тело к тело, сердце к сердцу — не более чем…
— Тило, — стучит он с другой стороны двери, — Тило, открой.
И когда я открываю, на этот раз застывает он. Пока я не обхватываю его лицо ладонями нежно:
— Равен, это же я. Наконец он выдавил:
— Я не мог и мечтать о такой красоте. Я просто не осмелюсь коснуться ее.
Я беру его руки и кладу себе на талию, наполовину смеясь, наполовину в смятении.
— Разве тело что-то меняет? Разве ты не видишь, что перед тобой все та же Тило?
Он внимательно смотрит на меня. Затем его руки сжимаются.
— Да, — говорит он, целуя мои ниспадающие, как дождь, волосы. — Да, я вижу по глазам.
— Тогда возьми меня с собой, Равен, люби меня. А мысленно добавляю: «Времени так мало».
Но мне необходимо еще кое-что сделать. Равен плавно останавливает машину. Спрашивает — глаза темные, как колодцы:
— Ты уверена, что мне не следует идти с тобой?
Я качаю головой, прижимаю к груди сверток, который держу в руках. Я выбрасываю из головы, что бы он сказал, если бы узнал, что там, внутри.
Поднимаясь по спиралям лестницы, пахнущей нестираными носками, я слышу голос, который, как зазубренный ноготь, проскребает мне мозг. Это Мудрейшая, а может быть, я сама. Есть ли теперь разница?
Тило, ты понимаешь, что делаешь?
Я сжимаю зубы, потому что — едва ли. Потому что время от времени, воображая себе дальнейшее, я испытываю головокружительный страх, что все это ошибка.
Но решительно отметаю его такой мыслью: жестокость за жестокость. Иногда по-другому нельзя.
Когда я толкаю дверь в комнату Харона, она легко открывается. Это меня радует, но и расстраивает: что за беспечность? Харон, разве ты еще не понял?
Его комната наполнена неподвижными темными очертаниями.
Кровать, абрис тела, кувшин с водой, выключенная настольная лампа, книга, которую ему кто-то читал. Только бинты на нем светятся, как напоминание. Я решила, что он спит.
Мне очень жаль, но я вынуждена разбудить его, возвращая обратно в боль:
— Харон.
На шепот он немного пошевелился, как во сне.
