— Дорогая леди, — его язык заплетается, но в голосе слышится удовольствие.
— Как ты узнал, что это я? — спрашиваю я с удивлением.
— По тому, как вы произнесли мое имя, — ответил он обессиленно, но чувствуется, как он улыбается в темноте. — Хотя, пожалуй, ваш голос немного другой сегодня: как-то, может быть, мелодичнее, решительнее.
— Как ты? Приходил доктор?
— Да, он был очень добр, и Шамсур-сааб, и его сестра — его тон немного повысился на последнем слове. — Они не взяли с меня ни пенни. Она все готовила, меняла бинты, сидела у моей постели, рассказывала разные истории.
О, Хамида — как я и надеялась.
— Харон, ты не злишься на то, что случилось?
— Ай, леди-джан, — его губы сжимаются в полоску, узкую, как лезвие бритвы. — Конечно же, я страшно зол. Если бы я поймал этих свиней, шайтанов… — на минуту он замолчал, прокручивая в голове случившееся, воображая будущее. Затем выдыхает: — Но все-таки мне повезло. Левый глаз немного опух, но доктор-сааб сказал, что милостью Аллаха все будет скоро как новенькое. К тому же я нашел друзей — они стали мне как родные. Даже маленькая дочка Хамиды-бегум. У нее такой смешной голосок, как у маленькой птички. Мы уже решили, что пойдем в цирк, когда я поправлюсь.
— Харон, я пришла попрощаться.
Он немного приподнимается на локтях.
— Куда вы едете? — его пальцы нащупывают выключатель лампы у кровати.
— Не надо, не надо, Харон.
Но лампа уже включена. Он резко втягивает в себя воздух, хватается за грудь от неожиданной боли в ребрах.
— Леди, что все это значит?
Я краснею под его взглядом. Я не знаю, как объяснить все так, чтобы он не счел это легкомыслием. Но Харон, с его сердцем, уже открывшимся новому, понял больше, чем я надеялась.
— А, — в его голосе участие, но и беспокойство. — А потом? Куда вы поедете? Что будет с магазином?
— Я не знаю пока. — И страх соленой волной снова накрывает меня с головой. — Наверное, вернусь домой. Харон, но разве можно вернуться к прошлому?
Теперь он берет мою руку в свою, Харон-утешитель — мы словно поменялись ролями.
— Не для меня, леди-джан. Но для вас — кто знает? Я вознесу Аллаху молитву за то, чтобы вы были счастливы.
— У меня есть кое-что для тебя. И после этого я пойду.
— Задержитесь немного, леди-джан. Хамида вернется, как только закончит готовку. Сегодня у нас вкусный ужин: карри из козлятины с паратхами. Она хорошо готовит, всегда с разными специями, вы точно оцените, — я слышу счастливую гордость в его голосе. — Она будет так рада вас снова увидеть. Мы будем счастливы, если вы останетесь и поужинаете с нами. — Затем он спрашивает, мой любопытный Харон: — А что вы мне принесли?
И внезапно я понимаю, что должна сделать. И счастлива этому, как человек у пропасти ночью, который, перед тем как сделать последний шаг, при вспышке молнии, вдруг видит у себя под ногой роковой обрыв.
— На самом деле это для Хамиды, точнее, для вас обоих. Я прячу за спину узелок с красным перцем. Отвязываю от шеи мешочек с корнем лотоса. И даю ему в руки.
Если сожаление и трогает мое сердце (о, Равен), как клочья тумана, я не обращаю на это внимания.
— Пусть она наденет это в вашу первую брачную ночь, — чтобы пылкая любовь не угасла до самой смерти.
Теперь его очередь покраснеть.
— Передай ей мое благословение, — говорю я уже от двери. — И, Харон, — будь осторожен.
— Да, леди-джан. Я понял свою глупость. Хамида тоже ругала меня за это. Больше никакой работы поздно ночью, никаких поездок в отдаленные районы, никаких подозрительных пассажиров. И, кроме того, у меня на переднем сиденье будет приготовлена бейсбольная бита. Шамсур уже достал ее для меня. — Он машет мне на прощание: — Да хранит вас Аллах.
О, Харон, у тебя теперь так много всего, ради чего стоит жить, для тебя иммигрантская мечта воплотилась в реальность так, как ты не мог и предположить.
— Тебя не было целую вечность, — сказал Равен. В приглушенном свете уличного фонаря взгляд его кажется немного обвиняющим. — Да ты вся сияешь!
— Равен! — я смеюсь, вспоминая бугенвильских девушек, — ты ревнуешь?
— Не мудрено. Ты посмотри на себя! — он дотронулся до моей щеки. Притянул меня к себе и поцеловал долгим поцелуем, от которого захватило дух, уткнулся носом в мою шею. Равен, скользящий взглядом по моему телу. Затем он посерьезнел: — Знаешь, у меня — хоть я и понимаю, что это звучит бредово, — но у меня такое странное чувство, как будто ты можешь исчезнуть в любой момент. Как будто у нас совсем мало времени, — он слегка откинулся, чтобы внимательно посмотреть мне в глаза. — Скажи мне, что это бред.
— Конечно, бред, — ответила я, глянув на свои пальцы, их розоватое свечение.
— Стой. Ты опять с этим пакетом. А я думал, ты и пришла для того, чтобы отдать его твоему другу.
— Я передумала, Равен. Но мне нужно съездить еще в одно место.
Он вздохнул:
— Женщина, что ты со мной делаешь!
— Это займет всего несколько минут.
— Замечательно. Постарайся быстрее.
Когда он выключил двигатель, я поцеловала его глаза, задержала губы над бровями и в мягких впадинках чуть ниже.
— Поможет тебе, пока я не вернусь, — объяснила я.
Он простонал:
— Невозможно.
Я смеюсь от силы, заложенной в этих словах, я, что первый раз в своей жизни заставляю мужчину говорить таким образом.
Слабо освещенный пирс кажется очень длинным, вода — очень черной, узелок — очень тяжелым. Или это груз у меня на сердце? Дыхание становится прерывистым. Мне кажется, я никогда не дойду до конца.
Непрошенным гостем старая тоска приходит и накрывает меня: Змеи, вы…
Мои слова — снежинки, взметнувшиеся в свете фар машины, пронесшейся мимо. Да, сейчас не время.
Простите меня, специи, говорю я, стоя на краю чернильной воды. Но все же мне кажется, я делаю правильно. Для Харона будет лучше жить в любви, нежели в ненависти и боли, которая порождает лишь еще большую злобу.
Тебе следовало подумать об этом раньше, Тило. Их голос исходит из ниоткуда и сразу со всех сторон, как в шоу фокусников. Но ты уже пробудила нас, и наша энергия должна быть пущена в дело. Мы должны что-то разрушить. Укажи только, что.
Специи, послушайте песню умиротворения. Разве нельзя в этот раз пойти дорогой прощения?
У мира свои законы, глупая Принцесса, думающая, что в ее власти обратить вспять водопад, возвратить пламя лесного пожара в состояние маленького костра. Или, говоря словами того мужчины, ждущего в автомобиле, — поймать птицу, которая уже улетела.
