– Вот именно, «похоже»…
– Ты что, не доверяешь мне?
Дункан взглянул на своего поверенного, человека, которого не далее как десять лет назад деревенские жители Бэллимора приговорили к сожжению на костре, и вздохнул:
– Пока доверяю. Все эти годы ты очень успешно вел торговлю, что позволило мне продержаться на плаву.
– Я и впредь намереваюсь это делать. Вот. – Айзек протянул Дункану приглашение, скрепленное королевской печатью. – Через два месяца состоится рыцарский турнир в честь дня рождения его величества. В подобных состязаниях тебе нет равных, так что страхи твои необоснованны, друг мой.
Похлопав Дункана по плечу, Айзек зашагал прочь.
Спину и левую руку снова пронзила острая боль, и Дункан застонал. У него было такое ощущение, словно все его мышцы завязываются узлом, как корабельные канаты.
– Боже милосердный, ну почему проклятая рана никак не заживет? – прошептал он и в следующий момент неожиданно почувствовал, что кто-то легонько похлопал его по здоровому плечу.
– Эй, нам нужно поговорить.
Дункан обернулся: за спиной, подбоченившись, стояла его новоиспеченная жена. Он впервые видел ее при свете дня, и, признаться, зрелище было не для смелых. Боже правый! Мало того, что она вся в синяках, так еще и такая уродина, каких ему не доводилось видеть. Взгляд его инстинктивно скользнул вниз. Он был намного выше ее ростом, и поэтому для него не составило никакого труда заглянуть в вырез ее платья. Он сразу усомнился в том, что она способна выкормить ребенка своей хилой, с позволения сказать, грудью, не говоря уж о том, чтобы удовлетворить мужчину, особенно такого, как он, предпочитающего пышнотелых и полногрудых женщин.
Мысль о ребенке заставила его спросить ее:
– Сколько тебе лет?
Ухватившись за подол платья, Бет хмуро уставилась на него:
– Двадцать четыре. А что?
Ответ удивил его. Ему говорили, что ей всего шестнадцать. Неужели Олбани рассчитывал, что он ее об этом не спросит? Или предположил, что она ему солжет? И какую еще ложь – да, может, не одну? – Олбани ему уготовил?
– Дункан, ты слышал – мы должны поговорить. Я хочу знать, как сюда попала, и мне непременно нужно вернуться обратно. Кстати, почему ты женился на мне – ведь мы с тобой абсолютно не знаем друг друга.
Дункан во все глаза уставился на нее, и Бет раздраженно вздохнула:
– Кое-что мне уже известно. Я не раз представляла себе все это в своих дурацких мечтах, но такое… – Она взмахнула руками. – По правде говоря, такого я себе и вообразить не могла. Что мужчины будут мочиться с крепостных стен в океан, что остатки еды будут швырять прямо под ноги, что я буду одеваться в платье твоей третьей жены, которое мне велико, как ты, наверное, уже успел заметить, и что мне не подадут даже стакана воды!
О чем, черт подери, она толкует на своем странном английском? И отчего ей вдруг взбрело в голову пить воду? А еще – с чего это она решила, что он будет терпеть такой тон?
– Женщина, я не понимаю, о чем ты говоришь, и не знаю, чем ты недовольна.
Видя, что мужчины прекратили работать и уставились на них, Дункан схватил ее за руку и потащил к замку, шепча сквозь плотно стиснутые зубы:
– Тебя что, не кормили? Не одели? Что тебе не нравится?
– Отпусти меня! – Она попыталась вырвать руку, но он держал ее мертвой хваткой.
– Не отпущу, пока ты не успокоишься и не начнешь разговаривать нормальным тоном.
– Что ж, отлично. – Голос Бет звучал скорее подавленно, чем сердито, когда, поднимаясь по лестнице в спальню и наступив случайно на подол своего платья, она споткнулась и чуть не упала. – Я сделаю все, что ты пожелаешь, если ты поможешь мне вернуться туда, где я должна сейчас находиться.
– Твое место здесь, и ты принадлежишь мне, женщина. – Протащив Бет через всю комнату, Дункан толкнул ее на стул, стоявший перед незажженным камином, и вновь почувствовал резкую боль в плече. Когда боль утихла, он открыл глаза и, заметив выражение лица жены, чуть не застонал.
– Черт подери, женщина, только не начинай плакать!
Дункан терпеть не мог женских слез. В присутствии плачущей женщины он всегда чувствовал себя виноватым: ему хотелось убежать куда глаза глядят и спрятаться или что-нибудь расколотить.
Вытерев со щек слезы, Бет выпрямилась.
– Я и не плачу. Просто я хочу вернуться домой, к моему кофе, окнам, которые я вымыла, к своей косметике, к туалету, черт подери, и к газовой плите. – Видя, что он с ужасом смотрит на нее, Бет побледнела, и по щекам ее новь потекли слезы. – Прости, я не хотела ругаться. – Она повернулась лицом к окну и прошептала: – Просто я ничего не понимаю, и мне страшно. – Из ее груди вырвался прерывистый вздох, и она шепотом добавила: – Ужасно страшно.
Дункан понятия не имел, что такое «кофе» и «газовая плита», но то, что ей страшно, он видел невооруженным глазом.
Усевшись напротив нее, он взял ее руки в свои.
– Скажи мне, ты была монахиней?
Как он знал, жена приехала к нему из монастыря, расположенного во Франции, в котором она жила со дня смерти мужа. Поскольку постриг принимали лишь самые набожные женщины, то, что она время от времени ругалась, лишь подчеркивало степень отчаяния, в котором женщина пребывала в данный момент.
Если бы Олбани сейчас попался ему на глаза, он бы его точно придушил.
Вторая жена Дункана стала религиозной фанатичкой, и закончилось это очень плохо. Печально, что и эта сидящая перед ним женщина владеет землей, но у нее абсолютно нет денег – в противном случае, она смогла бы выплачивать Олбани по одной тысяче фунтов в год, чтобы он не выдавал ее замуж.
– Мне очень жаль, детка, но ты теперь моя жена и должна оставаться здесь.
– Нет. Если я останусь, я потеряю свой дом. – Она порывисто прижала руки к груди. – Мне нужно вернуться в двадцать первый век, туда, где я живу на самом деле.
Дункан изумленно захлопал глазами. Может, он ослышался? Если нет, то она явно повредилась рассудком. Но как бы там ни было, она должна остаться в Блэкстоуне, если он и его клан хотят сохранить свой дом.
Они разговаривали друг с другом – вернее, каждый говорил о своем, не понимая другого – казалось, целую вечность, и наконец Бет сдалась.
Ей уже не хотелось ничего другого, как только прекратить этот бесцельный разговор. Глаза ее щипало так, словно в них швырнули пригоршню песка, нос… Про нос ей вообще не хотелось думать – он вечно становился багровым от переносицы до самого кончика, когда она вот-вот готова была расплакаться. Бет подозревала, что в данный момент ее лицо больше похоже на обезьянью задницу, и это отнюдь не делает ее красавицей.
Она встала и подошла к окну, пока Дункан с самым несчастным выражением лица пытался разобраться в том, что она ему только что наговорила.