Следующим же вечером я выяснил про нее все, что было известно. Польская панночка Стефания Полонска в сопровождении отца и трех тетушек направляется в Милан на собственную свадьбу с престарелым итальянским князем. Меньше чем за сутки я познал и силу любви, и пламя ревности.
За четыре дня путешествия мы не сказали друг другу ни слова, только глаза в глаза, но этого было достаточно, чтобы понять, насколько глубоко вспыхнувшее между нами чувство. Странно было только одно – почему я не сделал ничего, чтобы она уехала со мной. Но…
Пароход причалил к берегу, последний раз мы взглянули друг на друга и разъехались в разные стороны.
Через три месяца я вернулся в Милан, и мы стали любовниками. Больше года длилась наша связь, я купался в любви, упиваясь и наслаждаясь ею – моей Стефанией.
Все началось с того, что она захотела родить от меня ребенка. Как я мог объяснять ей, что от мертвых не бывает детей? Сказать правду о себе? Но тогда бы я потерял ее сразу и навсегда, она просто не пережила бы моего откровения и без того напуганная с детства дурацкими россказнями о вурдалаках, которые пьют по ночам кровь молодых женщин. Я любил ее и не желал причинять ни малейшего вреда, ничего такого, что могло бы просто расстроить ее. Однако признаться в том, что я бесплоден, мне все же пришлось.
Я долго уходил от этого разговора, но княгиня Стефания была очень настойчива. Она словно с цепи сорвалась. Начала требовать от меня клятвы, что я не лгу, что все мои слова – не пустые отговорки, и я не воспользовался ее чувствами, чтобы, наигравшись, бросить в один прекрасный момент. По ее мнению, искренне любящий мужчина сделает все для своей возлюбленной. Когда-нибудь старый князь отправится в мир иной, тогда мы сможем пожениться и вместе растить нашего ребенка.
Что же ты наделала, Стефанка? Маленькая моя, глупая панночка!
Было уже почти утро, нам пора было расходиться. Я начал одеваться, когда она позвала меня. Повернувшись, едва не наткнулся лицом на распятие. «Поклянись…» – только и успела она произнести. От неожиданности я зашипел и обнажил клыки. Крест был не просто освящен, а освящен очень сильным церковником, весьма возможно – самим Папой.
Надежда моя на то, что Стефания от испуга потеряет сознание, оказалась напрасной. Она хоть и вскрикнула, но схватила распятие двумя руками и принялась читать молитву, отгоняющую злые силы.
Сначала я молча смотрел на нее, а потом попросил: «Не надо, молитва не поможет. Я сам уйду». Мне бы надо было ее загипнотизировать, а я не смог. Тогда она попыталась меня ударить. Конечно, распятие не причинило бы особого вреда, ожог и больше ничего, но я перехватил ее руку, не сильно, клянусь, мне не хотелось делать ей больно, но запястье хрустнуло в моих пальцах. Крест с грохотом свалился на пол. Стефания ойкнула и застонала. Упав перед ней на колени, я принялся умолять о прощении и не увидел, как она подняла распятие.
Я не ждал удара в спину. Расплавленным свинцом рукоятка вошла мне в бок. Вскинув руки, я задел когтями ее лицо. Брызнула кровь… Такая теплая… такая ароматная… Стефанка рухнула на пол.
Обжигая ладонь, я выдернул крест и, зажав опаленную рану, собрал одежду и выбрался из окна на улицу. До восхода оставалось не более получаса.
Пользуясь темнотой, я наспех оделся, укрывшись в нише и понимая, что в квартиру, которую я снимал, возвращаться нельзя, свернул в первый же переулок, где наткнулся на спящего возле стены оборванца.
Рассвет застал меня в дверях первой же попавшейся дешевенькой гостиницы. Как я добрался до кровати, уже не помню, но еще до наступления темноты покинул город.
И впоследствии долгие годы объезжал Милан стороной. Теперь мне кажется смешным мое мальчишество, но тогда… Тогда я испытал сильнейшее потрясение. Достойно я вел себя или нет, сказать трудно, но мне необходимо было избавиться от чувства вины и как вы, люди, это называете, недуга любви. Сам на себя наложив наказание, я вернулся в Америку и устроился воспитателем в приют для детей-сирот. Тяжелейшая борьба с искушением отведать детской крови избавила меня от воспоминания о Стефании.
Когда я оправился настолько, насколько это было возможно, меня уже ничто не могло удержать в этом богоугодном заведении, даже дети, к которым я, надо признаться, все-таки привязался. Наверное, у меня это от мамы.
Я продолжал заниматься философией, увлекся мистицизмом, – но об этом я тебе уже рассказывал, – продолжал путешествовать, совершенствовал свои способности.
Обязанности Мастера города вампиров – все это требовало времени. Существование вампиров очень отличается от того образа жизни, который ведете вы – смертные. Мы никуда не торопимся, но большей частью озабочены одним: как утолить голод, где укрыться для безопасного сна, как приспособиться к обществу людей, к дневному свету. Наверное, правильно считать вампиризм болезнью, да только объяснить это человечеству в целом невозможно. Но и отрицать сам факт нашего существования тоже нельзя! Если пустить все на самотек, в мире не останется людей. Для того чтобы не допустить этого, мы создали Закон, по которому живем, строго его придерживаясь и постоянно корректируя те или иные пункты в зависимости от времени. Меняются люди, изменяется и наш Закон.
Сейчас в мире компьютеров проще следить за передвижениями неживых, а миграция происходит постоянно, без этого нам просто не выжить. А раньше приходилось создавать группы контроля. Я был, разумеется, в одной из них. У нас были свои агенты среди смертных, – впрочем, они и сейчас есть, – в обязанности которых вменялось докладывать обо всех подозрительных случаях.
Вот по одному такому сигналу я и выехал в индийскую провинцию Мадхъяпра Деш. Девочку я нашел в джунглях среди обезьян. Ей было четыре года, и полтора из них она провела среди зверей. Маленький врожденный вампир с огромными коричневыми глазами, брошенный перепуганными родителями на произвол судьбы.
Чем больше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что мои родители были святыми. Я чуть ли не единственный, который родился и вырос в семье. И может быть, от этого человеческая жестокость поражала и не поддавалась порой никакой логике.
Эта малышка была еще одним доказательством тому. Стоило ей только посмотреть на меня и доверчиво протянуть ручонки, как я уже был уверен – удочерю ее.
Так в моей жизни появилась Ганеша, маленькая дикарка, лишенная доброты, заботы и тепла.
Я всюду таскал ее за собой, не оставляя ни на минуту, мы вместе спали, вместе ели. Порой мне даже казалось, что я становлюсь сентиментальным, как настоящий человек.
Только когда в тысяча девятьсот тринадцатом году начал строиться Дак-Сити и мои родители переехали туда, я решился оставить Ганешу с ними, но, едва появлялась возможность, срывался и ехал к ней.
В последний раз я видел ее в тысяча девятьсот восемнадцатом году, ей исполнилось тогда четырнадцать. Она уже была так хороша, что впоследствии могла бы без труда свести с ума не одного мужчину. Я предполагал, что лет через шесть-семь смело можно совершать обряд посвящения. Но в одночасье потерял всех, кто мне близок и дорог: маму, папу, дочь.
