– Сах? Не может быть!
– Очень даже может. Спроси у него сама. Ему более двух тысяч лет.
Я пулей взлетела на третий этаж, ворвалась в комнату и уставилась на Саха. Он был современником всех великих людей, свидетелем величайших свершений человечества и даже рождения Христа. Мои размышления прерывает голос Рея:
– Мы боролись, и Сах победил! И я рассказываю, почему летают самолеты. А где вы были? Я оставил Ганешу внизу. Я пошел.
На лице огромного реликта читаю обреченность.
– Простите, Сах… – начинаю я разговор.
Но гигант неожиданно обнажает такие устрашающие, желтые, мощные клыки, что я отшатываюсь в сторону, чуть не сбив инкрустированный столик, больно ударившись ногой, и оказываюсь за спиной Мориса, который, впрочем, не кажется мне надежной защитой. Из своего убежища я только пролепетала:
– Сах, я же попросила прощения.
Не знаю, что сделал Морис, но Сах как будто растворился, пропал с глаз долой, и я облегченно вздохнула. Только губами потянулась к губам Мориса, как возник Рей:
– Когда вы поженитесь, мы все время будем вместе? Морис, ты не уйдешь, как Майкл, и будешь моим папой? Я стану хорошо себя вести.
Его глаза уже слипаются после долгого интересного дня. Я вздохнула:
– Нам пора ехать. Боюсь, Реймонд заснет прямо в машине.
Морис аккуратно берет малыша на руки и трется носом о его мягкую щечку.
– Не надо никуда ехать. Вы останетесь здесь. Правда, сладкий? Хочешь, папа сам тебя уложит?
Рей обхватил ручками шею Мориса и, склонив голову ему на плечо, сразу начал дремать, посапывая носом. Балантен облизнулся, но это движение не напугало меня и даже не насторожило. На этот раз это было сделано совсем по-человечески, от волнения, от переизбытка чувств, как угодно, но только не плотоядно. Сейчас мне совсем не хочется думать о подлинной сущности того, кто держит на руках моего сына, бережно прижимая его к своей груди. Я еще до конца не осознала, до какой степени можно доверять вампиру, но усиленно гнала от себя мысль, что Мастер способен причинить нам хоть малейший вред. Конечно, можно окончательно отбросить все сомнения, но сам Морис почему-то не дает мне этого сделать. Я обязательно подумаю над этим, но потом, а сейчас мы вместе уложим нашего ребенка (ну вот, я уже говорю: нашего!), и тогда у нас будет целая ночь впереди. Нет, пожалуй, на всю ночь меня не хватит.
Рей уже видит десятый сон, раскинув ручки и ножки на мягкой перине. Наверное, раньше на этой кровати спала Ганеша. Кукла, названная ее именем, сидит рядом в кресле. А мы стоим по разные стороны кроватки и смотрим на спящего малыша.
– Морис, когда мы сможем ехать на ферму?
– Мне нужно еще два дня, чтобы закончить дела в Лос-Анджелесе. Понимаешь, семилетний мальчик-вампир в ранге Мастера. Необходимо переговорить с родителями, подготовить ребенка к путешествию, потом Тори проводит его в Дак-Сити, и я буду свободен. А на сегодняшнюю ночь я полностью в твоем распоряжении.
Я обязательно воспользуюсь.
7
Через два дня, как и намечалось, мы летим в самолете рейсом Лос-Анджелес – Индианаполис. Рей, забравшись на колени к Морису, не умолкает ни на минуту, то глядя в иллюминатор, то вертясь в разные стороны в поисках чего-нибудь интересного в салоне, не уставая при этом задавать бесчисленные вопросы.
Морис терпеливо отвечает, рассказывает, поясняет. На эти короткие мгновения малыш умолкает, слушает, открыв рот, а затем все начинается сначала. Кажется, им обоим это не доставляет никаких неудобств, но почему я думаю иначе? Может быть потому, что Морис время от времени проводит языком по своим губам или утыкается в детскую шейку, делая глубокий вдох? Не понимаю. Почему неосознанное чувство беспокойства периодически посещает меня? Впечатление такое, что он предельно собран, хотя ничем этого не выдает. Обыкновенное поведение любящего родителя.
Нам предстоят четыре часа полета, и надеюсь, Рей все же когда-нибудь выдохнется.
Наконец-то! Или это Морис усыпил его? Сын даже здесь умудряется спать, развалившись.
– Хочешь, я возьму его? – мой спутник качает головой, и я замечаю, как его острый коготь гладит нежную тонкую кожу за ушком сына, там, где бьется голубая жилка. – Ты ведь можешь случайно поранить его, если он дернется.
– Исключено, – от этого спокойствия у меня иногда мурашки пробегают по спине. – Я чувствую каждое движение еще до того, как он его сделает.
– Я хочу все рассказать о тебе своим родителям.
Одной рукой придерживая Рея, вторую Морис кладет на мои пальцы. Если холод может обжигать, то сейчас это было именно так.
– Не стоит, Гленда. Твоя откровенность, вероятнее всего, вызовет нежелательную реакцию.
– Но, Морис, мои родители образованные, умные и очень внимательные, они сразу догадаются, что с тобой что-то не так.
– Тогда мы все спишем за счет моей эксцентричности.
– Разве ты не хочешь убедиться, что есть еще на свете люди, способные понять тебя, и что я не одна такая?
Смех Мориса был тихим, но зловещим.
– Не будь такой наивной, девочка! Ты – это одно, остальные – совсем другое, и твои родители в том числе.
– Они все-таки мои родители, и я привыкла делиться с ними своими радостями и огорчениями. Как же мне хочется, чтобы ты тоже мог верить им!
Морис убрал руку, взглянул на Рея и неподвижно уставился в одну точку. Опять ловлю себя на мысли, что ни один человек не способен на такую абсолютную неподвижность. В этом есть нечто противоестественное, А впрочем, о чем это я? Морис сам – «нечто».
– Нет, Гленда, – заговорил он наконец. – За долгие годы я научился не доверять людям. Пока я просто кажусь им странным, ничего не происходит. Но как только тайная завеса приоткрывается, наступает взрыв эмоций, основанных на многовековых страхах и неправдоподобных поверьях. Согласен, основания тому есть, только не думаю, что за последние сто лет я заслужил чем-либо слепую предвзятость. Неоднократно я пытался наладить контакт с живыми, только заканчивалось это всегда одинаково. Один случай навсегда отбил у меня охоту заводить тесные отношения. Это было в тысяча девятьсот сорок втором году. Вторая мировая война, Европа оккупирована зарвавшимися экстремистами. Кучка шизофреников разрабатывает план мирового господства и не останавливается ни перед чем. Даже перед заключением договора с вампирами-«анархистами», почувствовавшими не просто безнаказанность убийств, но еще и покровительство самих же смертных. Они собирались группами, объединяясь в карательные отряды. Опьяненные безграничной властью, эти выродки уничтожали и себе подобных, тех, на кого была возложена миссия остановить БЕЗЗАКОНИЕ. Наверное, то был беспрецедентный случай, когда неживые приняли одну из воюющих сторон. Нельзя сказать, что все подразделения «чернорубашечников» состояли из вампиров, но последних хотя и можно было вычислить, остановить обычному человеку не представлялось возможным. Вампир способен передвигаться с быстротой мысли, растворяясь во тьме, сливаясь с тенями, и убить его практически нереально. Да и в голову никому не могло прийти, что порой это дело рук не просто жестокости, а НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ жестокости. Кровь была повсюду, земля пропиталась ею насквозь, ее запах кружил голову, и даже самые стойкие из нас срывались. Так получилось, что я был арестован и бежал из плена с одним датчанином. Его звали Хендрик Каух. Тогда он рассказал мне свою историю. Вся его семья – жена, сын и две дочери – были зверски убиты. Они жили на отдаленной ферме, и в тот злосчастный день, когда Хендрик уехал в поселок, нагрянули нацисты. Вернувшись, он увидел страшную картину. Не стоит вдаваться в подробности, но на одну деталь несчастный обратил внимание: у всех четверых шеи оказались разорванными клыками. Что навеяло его на мысль о вампирах, он и сам не понимал, однако терять ему было нечего и Каух отправился на поиски убийц. То там, то здесь он наталкивался на нечто подобное, но окончательно укрепился в своем мнении лишь тогда, когда собственными глазами увидел существо с огромными клыками, сосущее кровь у еще трепещущей в последней агонии жертвы. Почему я тогда подумал, что хочу помочь? А впрочем, цель у нас была одна, и пара лишних рук мне бы не помешала. Настроен он был решительно, но слепая ярость – плохой советчик, и ошибок он успел наделать намеренно. Откуда же несведущему человеку было знать все тонкости борьбы, в которую он вступил? В первую очередь необходимо было вернуться на ферму. И я ему об этом сказал. Если члены его семьи не умерли до конца, а перешли в другую степень существования, каково было проснуться детям в могиле, засыпанными землей, которая давила на них, сминала, выдавливала жизнь, землей, пропитанной незнакомыми запахами, с копошащимися в ней червями, личинками и всевозможными букашками? Но даже не это самое главное. Новые ощущения и неистовый, незнакомый голод заставят их выбраться на поверхность. А дальше что? Инстинкт сделает свое дело, и маленькие ненасытные чудовища начнут охотиться – безжалостно, бессмысленно, без разбора. Снова жертвы и вновь обращенные. Прочитанные над телами молитвы бесполезны, так же как сколоченный наспех крест. Хендрик слушал меня внимательно, то понимающе кивая, то задавая наводящие вопросы. А когда мы двинулись в путь, я наблюдал за тем, какая внутренняя борьба происходит в нем, ведь ему предстояло убить тех, кто совсем еще недавно был его семьей. Нам повезло, все четверо никуда не ушли, память прошлой жизни еще держала их на нажитом месте, и, хотя дом оказался полностью сожжен, вход в подвал был расчищен. Вторая половина дня, они спят. Хендрик не переставал удивляться, откуда у меня столь глубокие познания о мире вампиров, но, даже не получая исчерпывающих объяснений, продолжал прислушиваться к моим советам и наставлениям. По дороге, а мы продвигались, разумеется, только ночью, с большим трудом отыскали истинного священника. Теперь у него имелось все необходимое, в том числе саперная лопата и деревянный молоток для забивания кольев. Давно приспособившийся к жизни среди людей, я оставлял его на рассвете в надежном укрытии, а сам удалялся, чтобы успеть насытиться и без помех погрузиться в сон, пусть недолгий, но такой необходимый.
