Хэйсоа не без восхищения смотрела на управительницу. Как она умеет убедительно лгать! Более того, управительница обратилась сейчас к десяткам таких, как эта девушка, — ничем не примечательных сестер, чья судьба — лишь крошечный камушек в общей великой судьбе храма Келлион. Это им управительница обещала величие и власть. Потому что сама стремилась именно к власти. Потому что кто-кто, а она уж точно не удовольствуется ролью «ближайшей помощницы Шайсы», а попытается сама стать королевой. Как горят честолюбивым огнем ее глаза! Сияющую не остановят рассуждения о нравственности, она пойдет и против воли Звезд. Но что же делать? Неужели отказаться от великой мечты на самом пороге ее осуществления?
Управительница говорила еще и еще, и Хэйсоа чувствовала, что сомнение сестер тает. Но вдруг в зал вошла одна из искательниц, которая почему-то не была на собрании, — та самая, которая несколько месяцев назад вернулась в храм с пленником. Румяное лицо сестры казалось очень взволнованным, она округляла глаза, делая управительнице какие-то знаки. Та нахмурилась, но поспешила закончить свою речь, велев собравшимся идти и размышлять над своим новым предназначением.
Сияющая и ее приспешница вышли из зала, Хэйсоа, помедлив, последовала за ними. Управительница взглянула на нее не без раздражения, но ничего не сказала: ведь именно Хэйсоа принадлежали все те открытия, о которых она говорила на сегодняшнем собрании.
Когда все трое оказались в комнате Сияющей, пожилая искательница гордо развернула перед ними карту перемещений. Хэйсоа сразу отметила, что теперь это были два полушария, и голубых огоньков стало гораздо больше. А один… От него расходились круги яркого сияния, как от камешка, брошенного в пруд. Шайса! Вот дикий лес, развалины каких-то строений, вот рыжий мужчина — их бывший пленник, еще один человек, а вот и девушка. Все трое плывут в лодке по реке.
— Мне удалось то, что не получалось у самых мудрых… — самодовольным тоном начала искательница, бросив презрительный взгляд на Хэйсоа.
— Действительно, сестра, ты оказалась способнее меня, — холодно перебила ее управительница, и круглолицая испуганно замолчала, догадавшись, что сказала глупость. Хэйсоа усмехнулась, а потом тревожно покачала головой: девочку оказалось возможным найти потому, что она опять утратила Звездную силу. Шайса так и не научилась до конца управлять собственным могуществом.
— Пойди и собери всех искательниц, — велела управительница притихшей толстухе. — Мы отправляемся за нею. Мне кажется, в ней нуждаемся не только мы, — поэтому должны успеть первыми.
— Я — с вами, — твердо заявила Хэйсоа, приготовившись настаивать на своем решении любой ценой. Но к ее удивлению, управительница и не собиралась возражать. Она постукивала ногтем по глянцевой поверхности синей чашки и задумчиво смотрела на огромную карту мира, а затем кивнула Хэйсоа.
— Само собой, сестра. Будущая королева Риррел не слишком доверяет мне. Тебе придется с ней поговорить. Убедить ее, что у нас общая цель. Кому, как не своей наставнице, она поверит?
Ночь над Ловижем подходила к концу — долгая, счастливая ночь. Столько слов было сказано друг другу, а когда они кончились, мы просто молчали, обнявшись.
Когда над лесом зарозовел рассвет, мы вошли в озеро и плыли долго, играя в воде, словно два водяных зверя. На берег мы вышли подальше от места ночлега, и Эстрил ушел, чтобы принести мне одежду. Я нагнулась над водой, чтобы пригладить волосы, и не узнала себя. Никогда я не была такой красивой — несмотря на бледность от бессонной ночи.
Утренний, пробуждающийся мир казался мне совсем новым. Голоса птиц предвещали счастье, с листьев скатывалась сверкающая роса. Я знала: это было утро другой, новой жизни. Куда ушли тревоги, с которых началась прошлая ночь? И дело было в пронзительной, освобождающей от всего радости, которую я испытала и за которую простила Эстрилу обман. Я видела над собой его лицо — вот он, мужчина, которому я принадлежала. И понимала: нет сильнее этой власти.
Потом Эстрил вернулся. Он принес одежду бертмед — единственное сухое платье, оставшееся у меня. Мы долго сидели друг напротив друга, держась за руки и не отводя глаз. Наверное, Эстрила, как и меня, волновал вопрос, что же будет дальше. Но сейчас, в это первое утро нашей новой жизни, не хотелось думать ни о будущем, ни о прошлом. Ветер перебирал мои мокрые волосы, и Эстрил снова прошептал: «Мой ветер… Ты похожа на ветер, Шайса». Солнце отражалось в его светлых глазах. Я потянулась к нему, желая снова его ласковых, прохладных, как озерная вода, рук. Снова и снова… Вся жизнь теперь должна состоять из этих счастливых мгновений…
— Эй, вы! Куда пропали, чертополох вам под коленки! — донесся до нас голос Иелкона, вернув к действительности. Переглянувшись, словно нашкодившие дети, мы засмеялись и пошли к лагерю.
Оказалось, что коротышка не терял времени даром. В поставленный с вечера силок попала жирная куропатка, которая теперь, покрываясь золотистой корочкой, жарилась над углями. От соблазнительного запаха дичи я почувствовала себя смертельно голодной. Но Иелкон, поворачивая прут, служивший вертелом, чтобы куропатка не пригорала, не сразу допустил нас к столу. Сначала он заставил меня принести воды из озера, а Эстрила накопать каких-то корешков, которые в вареном виде оказались мягкими и вкусными. Глядя, как мы с Эстрилом уплетаем куропатку, Иелкон отпускал шуточки по поводу нашего хорошего аппетита. Но мне было так хорошо, что я не обращала на это внимания.
— Ну что, путешественники, — сказал Иелкон, вытирая жир тыльной стороной руки, — мне надо на тот берег. Думаю, что сам справлюсь. У вас усталый вид, оставайтесь здесь.
Ни я, ни Эстрил не возражали. Я думаю, нам обоим не хотелось появляться на том берегу перед посторонними насмешливыми глазами. Коротышка беззастенчиво разделся и вошел в воду. Мы с Эстрилом повернулись друг к другу.
Мне многое хотелось ему сказать: что он вернул мне счастье, когда я на это уже не надеялась, и что я буду очень любить его дочерей. И даже если я буду играть какую-то важную роль в возрожденной Риррел, это ничего не изменит в моих чувствах к нему. Но подобные разговоры означали одно — я пыталась заглянуть вперед, в будущее, а это было так страшно… И я молча спрятала лицо у него на груди.
— Давай отойдем от берега, — сказал Эстрил.
Я поняла, что он имел в виду, и покраснела. Сейчас, при свете дня, я вовсе не была такой смелой, как ночью. Но Эстрил и сам не знал, какой безграничной властью надо мной он обладал! Из одного только страха лишиться его нежности, я выполнила бы любой приказ. Самой мне сейчас хотелось просто сидеть вот так, взявшись за руки, на солнечном берегу. Но я послушно пошла за ним в лес.
Расстелив на земле плащ, Эстрил притянул меня за руку к себе. Он был очень ласков со мной. Чувствуя мое смущение, он прошептал, щекоча мне ухо бородой:
— Закрой глаза!
И солнце погасло, а ночь вернулась… И в этой ночи я готова была отдавать себя без остатка этим нежным рукам, этим мягким губам… А когда осмелилась открыть глаза, то увидела, что умею дарить счастье. «Ты мой, мой!» — я обнимала его крепко-крепко, словно надеясь раствориться в его теле.
