— Да сколько раз вам повторять: не знаю я! — услышала Вера Васильевна, подойдя торопливо поближе. — Я что ли реку разрубил?! Да я еще сам ни хрена не видел!
— Ой-ей-ей!!! Да ты посмотри, посмотри!!! — завопили из толпы. — Да ты на небо хоть глянь!.. А за рекой то что!..
Отдельные выкрики тонули в какофонии воплей и женского плача.
— Цыть!!! — гаркнул снова Спиридонов. — Мать вашу ети, если вы будете так вопить, то… А ну, тихо!!!
Но никто и не подумал затихнуть. Наоборот, невообразимый гвалт только усиливался прямо пропорционально все увеличивающейся толпе. Тогда участковый нашел выход. Он вдруг нырнул с крыльца в дом и вскоре выскочил обратно, держа в поднятой руке пистолет. Выстрел был все же громче людского шума, и он сумел этот шум победить. Теперь из толпы слышались лишь отдельные всхлипывания да испуганный шепоток.
— Вот так-то лучше! — произнес участковый, пряча «макарова» в кобуру. — Ну, кто мне толком расскажет: что случилось?
В ответ на эти слова снова стали раздаваться многоголосые крики, но Спиридонов понял уже свою ошибку и замахал в воздухе кобурой с пистолетом.
— Стоп-стоп-стоп! Молчать!!! — заорал он, и на сей раз это подействовало. — Кто видел что-то лично, поднимите руки!
Над толпой поднялся лес рук.
— Тьфу! — сплюнул участковый. — Ладно, ведите, показывайте — я сам посмотрю!
Людская масса покатилась по деревенской улице к угору с полуразрушенной церковью, откуда трое мальчишек первыми увидели ошеломляющее зрелище и всполошили своим рассказом сначала родителей, а те, в свою очередь, — всю деревню. Половина жителей уже сбегала на угор поглядеть на чудо, а кое-кто сбегал и еще дальше и, соответственно, видел больше, хотя понимать происходящее от этого больше не стал.
Чем ближе подходили никольчане к угору, тем все больше женщин закрывали носы платками, а мужики просто зажали пальцами, поскольку дышать становилось почти невозможно от ужасной вони. Спиридонов, разумеется, тоже чувствовал резкий, тошнотворный запах и понимал уже, что паника возникла неспроста. И он уже начинал догадываться, что слова, сказанные им вчера Кольке Пеструхину о том, что их история еще не закончилась, скоро получат неопровержимое подтверждение. Вид с угора сделал эту догадку фактом, хотя главного Иван Валентинович так и не понял.
Главным же было то, что Октаэдр свернулся!
Глава 3
Спиридонов не знал, что делать. Он честно и откровенно признался самому себе в полной беспомощности. Он не владел ситуацией. Мало того — он ее совершенно не понимал.
Участковый угрюмо брел в сторону своего дома, отрешенно глядя себе под ноги. Сзади, как стадо за пастухом, шли никольчане.
Оставались еще, однако, в Никольском и те, которые либо почему-то ничего не слышали и не видели, либо просто не осознали еще, что случилось нечто небывалое, либо попросту все им было трын-трава. Поравнявшись с одним из домов, Иван Валентинович увидел, как из него вышла хозяйка и направилась прямо к нему.
— Доброго здоровия, Иван Валентинович! — сказала женщина.
— Здравствуй, Ольга Алексеевна, — ответил участковый мрачно.
— У меня ведь беда, Иван! — горестно закачала головой селянка.
— Да у нас у всех вроде не праздник! — буркнул Спиридонов.
Ольга Алексеевна укоризненно посмотрела на участкового — так, словно тот пустился в пляс на поминках.
— Мой Сашка не вернулся вчера с танцулек!
— Е-мое, Ольга Алексеевна, — поморщился участковый, — какие танцульки, о чем ты? Ты что, не видишь, что творится?!
— Да по мне хоть трава не расти! — сердито ответила женщина. — Мне сын всего дороже!
— Ну так что, объявлять сейчас розыск?! — тоже рассердился Спиридонов. — Пропал мальчик Саша Ефимов двадцати одного году, особые приметы: два метра росту и шесть пудов весу! С вот такими кулачищами! Пошел на танцы, да девки защекотали! Отстань, Ольга Алексеевна, не до глупостей сейчас!
— Глупости?! — вспыхнула женщина. — Ну, погоди, Спиридонов! Я буду жаловаться на тебя начальству!
— Жалуйся, — вздохнул участковый. — Я и телефон тебе могу подсказать…
И тут он вдруг понял, что это ведь выход: позвонить начальству, обо всем доложить — пусть у них голова болит, пусть разбираются! У них и звания — повыше, и зарплата — поболе!
Спиридонов чуть ли не бегом бросился к своему дому, не обращая никакого внимания на злобные выкрики Ольги Ефимовой за спиной. Увы, надежда погасла столь же быстро, как и вспыхнула: телефон молчал. Не было не только никаких гудков, но даже и шороха.
— Мать его ети! — ругнулся Иван Валентинович, но спасительная мысль о начальстве не покинула его. Спиридонов стал быстро переодеваться в форму с намереньем самолично ехать в город, к начальству. Здесь он все равно никому ничем помочь не мог, да и помогать пока особо было некому — если только Сашку Ефимова искать под подолами у девок! Вообще-то Спиридонов был готов сейчас ехать куда угодно, лишь бы подальше от этого безумия, лишь бы хоть что-то делать, а то ведь так недолго и умом тронуться после всех этих событий!
Милицейский «УАЗик» взревел и, подняв столб пыли, помчался в сторону Васина. Иван Валентинович откинулся на спинку водительского сидения и блаженно улыбнулся. Ровная, наезженная грунтовка весело бежала под колеса. По обеим сторонам ее мелькали стройные, могучие сосны. На душе стало уверенно и спокойно. Все возвращалось на круги своя. Утренние события в Никольском казались кошмарным сном. Сном — и не более того!
«Может, напрасно я еду? — подумал Спиридонов. — Может, и правда все мне только приснилось? После этих приключений с Колькиными поисками и не такое может присниться!» Но стоило Ивану Валентиновичу бросить взгляд на небо, как он только замычал от досады: никакой это не сон! Небо было — хуже некуда: светло-светло-серым, почти белым. Отвратительным было небо — чужим, незнакомым.
А дорога все бежала и бежала под колеса «УАЗика», сосновый бор сменился смешанным лесом, а этот лес, в свою очередь, неожиданно и резко сменился… пустыней. Но пустыней не песчаной, а какой-то серой и ровной, покрытой словно высохшей глиной — да так оно, вероятно, и было.
Спиридонов остановил машину. Дорога кончилась. Можно, конечно, было ехать и без дороги, только вот куда и зачем? Иван Валентинович не спеша, как-то совершенно апатично вышел из машины, закурил, сам не замечая этого и не чувствуя вкуса и запаха табачного дыма, и только когда окурок обжог ему пальцы — матюгнулся и немного пришел в себя.
Спиридонов огляделся наконец и увидел, что неведомо откуда взявшаяся пустыня тянется до самого горизонта, линия которого находилась, кстати, неестественно близко. Пустыня простиралась также и справа, и слева; правда слева у самой границы земли и неба виднелись какие-то нагромождения камней, похожие издали на неуклюжие каменные хижины. Сзади же стоял родной лес, край которого словно отчертили по линейке — настолько он был ровен.
