Лекер лег, свернувшись калачиком, и зажмурился. Так пролежал он неизвестно сколько. Он не помнил. Он не понимал. Ведь мысли улетели! Но, оказывается, не навсегда. Раз он думает о том, что ему больно — значит он все-таки думает. Неожиданно это открытие сильно расстроило Лекера. Он даже заплакал, как в детстве, от непонятной обиды. Как приятно было — не быть! И вот…
Лекер перевернулся на спину. Осторожно открыл глаза. Над ним — высоко-высоко — нечто гладкое, однотонное, светло-серое… Посмотрел вниз — грязное, неровное, темно-серое… Серый мир… Почти как дома, отчего-то подумал Лекер.
Он медленно поднялся на дрожащие ноги и огляделся вокруг. Пустыня — голая, унылая, серая… Правда, после Пустоты и этот однотонный пейзаж кажется буйством красок! Впрочем, что-то цветное виднеется вдали — какая-то зеленая полоска у самой линии горизонта, очень уж близкой, кстати.
Лекер побрел в сторону зелени. С каждым шагом он все больше и больше привыкал к вновь обретенному телу. В конце концов прежние ощущения, хоть и медленно, с опаской, вернулись к нему. Лекер вздохнул полной грудью. Нет, быть все же тоже неплохо!
Зеленая полоска оказалась лесом. Земным лесом — его Лекер помнил хорошо. Он вообще все всегда хорошо помнил. Но земной лес еще при той, первой недолгой встрече произвел на него самое замечательное впечатление! Он не врал тогда Алексею, что Земля ему понравилась… Алексей! Может, он здесь? Но разве это Земля? Там было другое небо, горизонт — широкий, бескрайний! Но лес… Лес — точно земной! В этом Лекер был уверен.
Не успел он пройти по лесу и сотни шагов, как услышал впереди голоса — звонкие, детские. Мысли с такого расстояния не читались, и Лекер осторожно подошел поближе, укрывшись за густым кустарником.
«…оно уже выползло, сейчас выпрыгнет вон из тех кустов!» — «услышал» вдруг Лекер и поразился, как же его быстро заметили. Что ж, скрываться далее было просто глупо, и Лекер вышел из-за куста навстречу голосам.
Глава 8
Когда дверь за Алексеем и Илмой закрылась, Митрич, до сих пор неподвижно и молча сидевший на стуле, повернулся к Спиридонову.
— Ну, и о чем вы хотели со мной побеседовать? Зачем вы хотели посылать за мной гонца?
Участковый помолчал, словно собираясь с мыслями, а затем неожиданно мягко, почти ласково спросил:
— Может быть, чайку?
— Яд, — коротко ответил Митрич.
— В каком смысле? — удивился Спиридонов.
— Для наннгов вода — яд.
— Вот как! — участковый снова стал холоден. — Тогда о деле. Вы знаете, что произошло сегодня?
— В общих чертах. Алексей Романович кое-что рассказал, когда навещал меня на Реге. Некоторые умозаключения позволили мне воссоздать случившееся в более-менее логичном виде…
— Ну-ну-ну, любопытно! — подался вперед Иван Валентинович.
— Вам-то, как я понял, картина и без меня ясна! — буркнул старик.
— Очень интересно послушать ваши выводы! — невозмутимо ответил Спиридонов.
— Хорошо! — быстро согласился Митрич. Видно было, как вспыхнула в нем искра исследователя. — Я поделюсь с вами своими умозаключениями! Итак, некто или Нечто — но тогда уже с заглавной буквы — расчертил несколько миров на участки. Алексей утверждает, что это — треугольники. Допустим, не важно! В момент этой разметки, можно сказать — выкройки, между данными мирами установилась некая связь в виде межпространственных переходов. Через один из таких переходов мою буйную голову и доставили наннги в свой мир в обмен на потерянную голову одного из своих сограждан. Через этот же переход они доставили на Рег мальчика, Колю Пеструхина. Через подобный переход попал на Рег Алексей Белозеров. Судя по его рассказам были еще переходы как минимум между тремя мирами, не считая Рега и Земли.
— Всего миров — восемь, — подсказал Спиридонов.
— В таком случае, выкройка представляла собой развернутый октаэдр, — быстро сориентировался Михаил Дмитриевич.
Участковый согласно кивнул.
— Ну а теперь октаэдр свернулся, — подытожил Митрич. — Или его свернули.
Спиридонов несколько раз хлопнул ладонью о ладонь.
— Браво!
— Что, угадал? — самодовольно заулыбался Митрич.
— В точку!
— Одного не пойму, — снова стал серьезным старик, — кому и главное — зачем все это понадобилось?
— Ну, этого никто не знает! — покачал участковый ладонью.
— Кроме них! — показал вверх своим палецьцем-щупальцем Митрич.
— Разумеется! — Голос Спиридонова прозвучал непонятно-насмешливо.
— Ладно, — Митрич хитро прищурился. — Никто ничего не знает, никто ничего не понимает, а старый получеловек-полунаннг вам все-таки зачем-то понадобился!
— Вот вы сами все и объяснили!
— Полунаннг? — догадался Митрич.
— Именно.
— Но зачем?!
— Михаил Дмитриевич! Да для налаживания контакта с наннгами, конечно! Для ведения переговоров!
Митрич после этих слов участкового помрачнел.
— Не с кем там больше налаживать контакт… — буркнул он. — И переговоры вести не с кем.
— Не понял вас! — вскочил Спиридонов.
— А что понимать? Нет больше наннгов… Здесь, на Октаэдре, во всяком случае.
— Как это нет?! — Иван Валентинович быстро заходил по комнате от волнения. — Куда же они подевались?!
— Большинство — умерли, а остальные — не лучше мертвых, полностью лишены рассудка… И тоже скоро умрут.
— Да как же это так?! — закричал Спиридонов. Казалось, гибель наннгов стала его личной трагедией. Митрич никак не ожидал от участкового такой реакции.
— А вот так… — Митрич оставался спокоен, по крайней мере, внешне. — Я же говорил вам, что вода для наннгов — яд. Правда, только если принимать ее внутрь, что наннги, разумеется, не делают. Зато морская вода, как оказалось, — убивает и при наружном применении, так сказать… И даже если не купаться в ней, а просто находиться поблизости, подышать морским воздухом — в мозге начинаются необратимые процессы.
— Но откуда на Регинянском участке взялось море?!
— А с соседнего участка! Регинянский кусок оказался почему-то чуть-чуть ниже с одного края — как раз с того, что граничит с морем, — ну оно, это море, и залило половину территории. Мелко, но наннгам хватило. Сначала-то никто ничего не понял, видят: вода заливает, стали спасать оборудование, потом сами спасатели начали падать — остальные бросились их выручать. Ведь у наннгов это в крови — сам, как говорится, погибай, а товарища выручай… Пока поняли, в чем дело, было уже поздно: кто не искупался — так надышался. Мой-то, Тгер, — Митрич ткнул щупальцами в живот, — тоже того… Сначала плакал все, как ребенок несмышленый, а потом и вовсе затих…
