– Она ему не нравится, – сказала Элейн и беспомощно пожала плечами.
– Ты вернешь ее обратно?
– Я люблю Ронвен, но не хочу, чтобы он сердился. – Элейн снова пожала плечами.
– Тогда оставь ее здесь. Она строит козни и плетет интриги так, что хуже некуда. Она только осложнит твою жизнь в Честере. Ты должна твердо усвоить одну вещь, Элейн: в этом мире нет никого, ни одного человека, на которого ты могла бы положиться, кроме тебя самой. Помни это. Никого.
VIII
– Значит, ты вернулась сюда одна? – Изабелла не смогла скрыть своей обиды, и Элейн сразу же почувствовала это, едва вошла в комнату. При горящем свете факелов взгляд девушки был жестким и полным ненависти; ее темные глаза гадали и рассчитывали.
Поднялся сильный ветер; он дул с моря, с северо-запада, и гнал на берег огромные волны. Сильные его порывы били в закрытые окна дворца. Изабелла поплотнее укутала раздобревшее тело накидкой и села на ближайший к камину стул. Рядом разместились ее придворные дамы, которым тоже было холодно в этом пронизанном сквозняками зале, так что они старались оказаться как можно ближе к огню. Элейн осталась в центре комнаты одна и чувствовала, как ненависть вздымается огромной волной и вот-вот затопит ее, как шторм захлестывает огромные береговые скалы. Ее сердце замерло. Как она могла думать, что они с Изабеллой все еще оставались подругами?
– Мой муж очень занят и не может сразу покинуть Честер, – спокойно ответила она.
– Да уж, я слышала, что он ждет не дождется, пока наконец избавится от тебя, – дерзко бросила Изабелла. – Тебя ведь зовут «принцесса-сосулька», или ты не знаешь? Говорят, ваши пажи уже делают ставки на то, что к двадцати годам ты еще останешься девственницей.
Элейн почувствовала, как кровь хлынула к ее щекам. Женщины, которые стояли рядом и внимательно слушали, тут же захихикали, и Элейн ощутила, как ее душит ярость. Смех скрывали не все: одна или две засмеялись в голос, а глаза остальных смеялись и жалили ее.
– Не понимаю, о чем ты, – гордо ответила Элейн.
– О том, милочка, – Изабелла специально саркастически сделала ударение на этом слове, – что, если бы твой муж уложил тебя в постель, ты бы уже давным-давно родила! Кроме того, все знают, что вы с ним спите в разных комнатах.
Элейн показалось, что одна или две женщины опустили головы, смущенные злобой своей госпожи. Она уже успокаивалась; ее боль и обида прошли, однако и ее характер давал себя знать. Элейн сжала кулаки.
– Моя личная жизнь никого не касается, и уж особенно тебя, Белла, – парировала она. – Во всяком случае, я со своим мужем живу в одном городе. – Она обошла стороной тот факт, что сейчас это не было правдой. – А вот мой брат, как я слышала, решил, что ему будет намного лучше, если между ним и тобой будет лежать все королевство Гвинед. – Она повернулась на каблуках и гордо прошла через всю комнату, прекрасно сознавая, что каждый ее шаг по направлению к двери внимательно отмечается пристальными взглядами придворных дам.
– Убийца!
Элейн остановилась. Сначала она не поняла, прозвучало ли это слово или же ей только показалось. Но шепот Изабеллы был настолько громким и четким, что в этой огромной комнате его услышали все. Элейн обернулась с белым как снег лицом и впилась глазами в Изабеллу.
– Что ты сказала?
– Я сказала «убийца», – яростно повторила Изабелла, взгляд ее был враждебен. – Что, разве не так? Ты ведь и есть убийца! Ведь это ты убила моего отца!
В комнате воцарилась гробовая тишина. Только треск пламени в камине нарушал это безмолвие, перераставшее во всеобщее напряжение. Элейн была абсолютно невозмутима, гнев ее совершенно утих.
– Твой отец был предателем. Он соблазнил мою мать и предал дружбу моего отца, – совершенно спокойно сказала она. – Он предал тебя и меня без малейшего сомнения. И я не приговаривала его к смерти – это была его судьба, которую он сам себе выбрал и которую заслужил. У моего отца, – она выдержала паузу, – не было другого выбора, кроме как послать его на смерть, о которой он сам просил. – Понимая, что не одна пара глаз пристально смотрит ей в спину, она медленно вышла, сознавая свое невозмутимое достоинство, не сомневаясь в своей правоте.
Удивляясь своему спокойствию, Элейн остановилась за дверью и попыталась основательно разобраться в собственных чувствах. Она чувствовала себя так, как будто прошла невидимый рубеж, отделявший детство от взрослой жизни. Это был шаг, не оставлявший возможности шагнуть назад. Еще вчера она бы стремглав выбежала из комнаты и, шатаясь от гнева, рухнула бы на кровать, и слезы гнева и ярости градом стекали бы по ее лицу на подушку. Но сегодня она вернулась в свою спальню совершенно другим человеком. Это был поступок зрелой женщины.
Каким-то непостижимым путем новости и сплетни очень быстро разносились по дворцу, и Ронвен скоро прослышала об этой ссоре. Она тихо рассмеялась.
– Ты наступила ей на мозоль, детка. Бедная девочка переживала из-за того, что Даффид покинул ее. Ты же знаешь, она боготворит его. Но именно сейчас, когда она носит его ребенка, он решил уехать от нее.
– Почему она так жестока со мной? – Элейн села на кровать.
– Ты должна попытаться понять ее чувства. – Ронвен заметила то спокойствие и самообладание, с которым говорила Элейн, и почувствовала себя несколько неловко. – Ей ведь надо кого-то обвинить, и она всегда завидовала тебе.
– Я думала, что мы с ней подруги. – Элейн неспешно подогнула ноги и укрыла их юбкой.
– Она была ненадежной подругой, – мягко сказала Ронвен. – И оказалась очень опасным врагом, детка. Когда эта юная особа находится поблизости, ты должна остерегаться и быть начеку.
В переполненном дворце накануне Рождества было очень сложно избегать кого-либо. Его обитатели оказались пленниками холодных ветров и бурь, наносивших грязь и мокрый снег, рвавших последние мертвые листья с деревьев и вихрем вздувавших бурые воды реки. Элейн старалась как можно больше оставаться в своей собственной комнате и ограничивалась лишь посещением матери, с которой с тех пор у нее состоялось несколько задушевных бесед.
Однажды ночью в сопровождении десяти всадников прибыл ее отец. Их факелы шипели и дымились на сильном ветру, а меховые плащи хрустели на морозном воздухе. Элейн спряталась за свою мать и наблюдала, как Ливелин вошел в зал, приветствуя подданных. Он не сразу заметил свою младшую дочь, – лишь когда он оказался всего в нескольких шагах от Элейн, он увидел ее. Некоторое время отец и дочь молча смотрели друг на друга. Элейн очень хотела броситься ему в объятия, но сдержалась и лишь смотрела ему в лицо, не отводя глаз. Он не улыбнулся. В зале повисло напряженное молчание, которое в конце концов нарушила Джоанна.
– Добро пожаловать домой, муж мой. Ты видишь, кто риехал к нам, чтобы провести с нами Рождество?
Элейн сделала шаг вперед и присела в глубоком реверансе.
– Отец, – произнесла она.
