Клер опустилась на софу у камина:
– Вы даже не удивились, увидев меня.
Антония выглядела смущенной. Одетая в синий свитер и скромную шотландскую юбку, она стояла у самой Двери.
– Ну, ты же звонила, милая, и я догадалась, что ты думаешь о приезде. А вот и Арчи. – Она с явным облегчением отступила, когда появился ее муж в сопровождении двух черных лабрадоров. – Садись, Арчи, побеседуй с Клер, пока я поставлю чайник.
– К черту чайник! – Арчи подошел к камину и встал спиной к огню. – Давайте лучше выпьем. Что ты будешь, Клер, старушка? Ты, должно быть, весь день была в дороге?
Клер подавила усмешку. Арчи пытался быть милым, а это было едва ли не хуже, чем Арчи угрюмый.
– Пожалуй, я бы выпила виски. – Она знала, что он не выносит, когда женщины пьют виски.
Рядом кружили три собаки, виляя хвостами. Каста призывно взвизгнула и припала на лапы, но два толстых лабрадора просто оскалились, перед тем, как растянуться у огня.
– Они постарели. – Клер нагнулась и взъерошила седеющую шерсть. – И набрали лишний вес. Право, мама, вам бы следовало посадить их на диету.
– Собаки тебя всегда любили. – Антония приняла стаканчик шерри из рук мужа и села напротив Клер.
– Конечно, – продолжая чесать собак за ушами, Клер не заметила взгляда, которым обменялись ее родители.
Арчи было непросто рассказать Антонии о звонке Пола. Он провел часы, размышляя и пытаясь увязать свою антипатию к Клер и уважение к зятю со все более крепнущим убеждением, что Пол совершенно безумен.
Поздним вечером, когда Антония уже ложилась спать, он зашел в ее спальню и неловко опустился в крытое бархатом викторианское кресло. Антония, догадавшись по его виду, что предстоит серьезный разговор, отложила замусоленный том Джорджет Хейер, сняла очки, и села на подушках в своей старомодной высокой кровати.
– В чем дело, Арчи? – спросила она, устраиваясь поудобнее.
– Трудности, старушка. – И он в точности передал ей рассказ Пола.
Антония не вставила ни слова, пока он рассказывал. Она смотрела на черные оконные стекла под полузанавешенными шторами. Снаружи было беспросветно темно и очень тихо.
– Что ты обо всем этом думаешь? – рискнул наконец спросить Арчи.
– Я, как и ты, думаю, что Пол сошел с ума.
Арчи на мгновение задумался.
– Ты считаешь, что они поссорились?
– Они всегда ссорятся. – На миг Антония нахмурилась. – Клер уже дважды звонила мне. Мне показалось, что она очень расстроена.
– Возможно, все их раздоры связаны с тем, что она не может иметь детей. Может быть, Клер слегка помешалась на этой почве? – Он уставился в пол, ожидая приемлемого объяснения.
Антония опустила ноги с кровати.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что веришь в то, что он тебе нарассказывал? – Она глубоко вздохнула.
– Нет, дорогая, конечно, нет, но Клер всегда была немного странной. – Он пристально посмотрел на жену, и, к собственному удивлению, заметил мрачноватую задумчивость в ее глазах.
На следующее утро, перед тем, как Клер покинула отель в Нортумберленде, Арчи выехал из дома. Он отправился в Эдинбург, где посетил своего юриста и побывал в пригородной церкви, в которой провел час, запершись со священником, своим старым школьным другом. Наконец, прежде чем вернуться в Данкерн, он зашел в магазин в Маунде и приобрел там шестидюймовое распятие из слоновой кости. Неся его в бумажном пакете, он осторожно держал его кончиками пальцев, будто опасаясь, что оно может укусить, и чувствовал себя слегка глуповато. Подойдя к машине, он запер пакет в багажнике. Вернувшись домой, он сказал Антонии, что провел утро в Перте.
И вот теперь он сидел, в неловком молчании сжимая стакан с неразбавленным виски, пока жена и падчерица обменивались осторожными короткими репликами, и исподтишка разглядывал Клер. Она заметно похудела со времени их последней встречи – худа, как грабли, и с темными кругами вокруг глаз. Арчи, признавал, что Клер красива, так же, как когда-то ее мать, но было в ней что-то необузданное, диковатое, то, чего он всегда побаивался, и что она, несомненно, унаследовала от своего отца. Он осторожно заглянул ей в глаза, пока она продолжала ласкать собак. Это были чувствительные, выразительные глаза, отражавшие каждое движение души, затененные длинными ресницами, и в данный момент устремленные только на собак. Клер любила собак, и они платили ей тем же, а он всегда доверял интуиции животных. Их не обманешь. Он сделал глубокий глоток виски и расслабился. Затем едва не подавился, вспомнив о ведьмах и их животных-приживалах.
Они пообедали вместе в холодной столовой с высокими потолками, а после Клер, сославшись на долгое путешествие и усталость, сразу ушла к себе в комнату. Атмосфера в столовой повергала ее в дрожь. Родители держались даже более скованно, чем обычно, и она чувствовала себя слишком неуютно, чтобы вернуться к ним в гостиную пить кофе. Спальня ничуть не изменилась с тех пор, как Клер оставила ее в пятнадцатилетнем возрасте. Эта большая комната в западном крыле дома, выходящая окнами на реку, была полна ее детских сокровищ. Клер закрыла за собой дверь и с нежностью посмотрела вокруг. Так много дорогих ее сердцу вещей: ее плюшевые мишки – все четыре, – лежали на постели, ее рисунки, ее туалетный столик с серебряными расческами, которые тетя Маргарет подарила ей к шестнадцатилетию... Под стеклом на столе лежали выцветшие фотографии – в основном отца, Джеймса и разных поколений собак. На стене по-прежнему висели два истрепанных плаката – один посвящен королевскому дому Шотландии, другой – кланам и их цветам, а между ними – этюд работы Лэндсира, изображавший развалины замка Данкерн с оленем на переднем плане.
Она медленно опустилась на колени перед камином и протянула руки к огню. В доме уже десять лет было центральное отопление, но его оказалось недостаточно, чтобы согреть большие холодные комнаты. Клер любила, чтобы у нее в спальне горел камин – от этого было так хорошо и уютно. Неторопливо раздевшись, она скользнула в постель и сладко потянулась, глядя на весело пляшущие языки пламени. Засыпая, Клер слышала, как за окном на высокой шотландской сосне ухали две совы.
Она проснулась с криком, когда опять во сне, но будто наяву, вокруг нее сомкнулись прутья решетки. Глаза сегодня были ближе, смеющиеся рты страшнее, ужас реальнее, чем когда-либо раньше.
Клер долго лежала, боясь открыть глаза и кутаясь в одеяло. В комнате стоял леденящий холод. Огонь давно прогорел. Постельное белье казалось отсыревшим. Не проснувшись окончательно, Клер не понимала, где находится, и опасалась, что когда откроет глаза, весь ужас окажется правдой. Она прошептала имя Касты, но Каста не пришла: она осталась внизу, с другими собаками. Шаря в темноте по кровати руками, Клер наткнулась на мягкий искусственный мех. Это был один из ее игрушечных медведей. Она села, открыла глаза и оглядела в изумлении промозглую комнату, затем снова медленно опустилась на подушки. Где-то вдали продолжали ухать совы.
