Под утро король провел почти два часа, обсуждая с Дугласом, Кэмпбеллом, лордом Этоллом и Найджелом, что делать дальше.
Люди из Лох Дохарта явно испытывали неловкость и не были рады своим знатным, но терпевшим поражение за поражением и преследуемым гостям, и Роберт подозревал, что их лорд, Патрик из Глендохарта, по-прежнему неизвестно где пропадающий, и есть тот человек, который выдал их присутствие в этих горах Джону Лорну. На время он выбросил эту мысль из головы. Когда-нибудь он узнает правду и, если слухи имеют под собой основание, лорд Глендохарт поплатится за предательство. Пока же у него было слишком много забот, чтоб думать об этом.
Ни он, ни его люди не могли считать себя здесь в безопасности, это было совершенно ясно. Временный приют мог столь же легко стать западней, поэтому, когда взошло солнце, он созвал оставшихся друзей. Он оглядел их, и лицо его было мрачно от скорби и ярости.
– Мы не можем больше идти вместе, – сказал он. Безграничная верность, надежда, с которой они взирали на своего вождя, была мучительна. – Ради нашей безопасности мы должны разделиться. Ты, Найджел, и лорд Этолл должны забрать королеву, других дам и раненых и на оставшихся лошадях вернуться в Килдрамми. Я не должен был уводить вас на запад! В Маре вы, по крайней мере, были в стороне от военных действий... Принимайте решение по обстановке – как сочтете правильным: или дождитесь нас, или попытайтесь добраться до Норвегии, к нашей сестре. – Сестра Роберта и Найджела, Изабель Брюс, была замужем за норвежским королем и, хотя недавно овдовела, без сомнения, помогла бы шотландцам. – А мы двинемся к побережью – прикроем ваш отход, а затем, я надеюсь, сумеем перегруппироваться, собрать силы и воссоединимся с вами. И только тогда нанесем ответный удар!
Других предложений не было. Днем разведчики донесли, что отряды Джона Лорна и Макдугала отошли обратно в горы, оставив долину Глен Дохарт. Брюс приказал своим людям снова переправиться на берег озера. Туман рассеялся, а с ним и подспудно гнетущее чувство обреченности, витавшее вчера под водой. Волнуемые летним ветерком отмели сверкали, обнажая то зеленые пряди водорослей, то золотистую гальку там, где дно озера проступало под прозрачной водой, но тут и там, среди яркой синевы, отражающей небо, темнели бархатисто-черные пятна омутов, где глубина была столь велика, что солнечный свет не достигал дна. Берег был пурпурно-золотым от зарослей вербейника и крестовника, ветерок раскачивал красные и белые цветы наперстянки.
Разведчики, переправившиеся первыми на восточный берег озера, нашли там уцелевших лошадей, оставленных на ночь стреноженными пастись в долине. Поднявшись на высокий обрыв, они не увидели ничего, кроме клочьев тумана, который быстро таял на солнце, а вдалеке, на горизонте – стадо оленей. Поведение животных надежнее всего доказывало, что враг вернулся в свои северные долины.
И вот они готовы. Раненых посадили в седла, некоторых привязали, чтоб они в дороге не падали. Королева была на своем смирном сером мерине, сестры короля и Изабель – на уцелевших в битве норовистых боевых конях.
Изабель взглянула на Роберта, стоявшего среди своих людей – отраду предстояло продолжить путь пешими, в горах, чтобы отвлечь врагов и дать возможность спастись остальным.
– Роберт... – прошептала она, но он не услышал. Король даже не обернулся в ее сторону. Его и самого поглотило тяжелое чувство от необходимости расставания с близкими.
Но он думал о ней. Роберт дотронулся до руки Найджела.
– Позаботься о них. О моей жене и моей дочери.
– Конечно, сир, Клянусь жизнью. – Найджел обнадеживающе улыбнулся.
– И моей Изабель. Проследи, чтоб она была в безопасности. Ради меня.
Найджел молча кивнул. Внезапно у него перехватило дыхание. Он крепко обнял брата и быстро отвернулся, чтобы Роберт не видел его слез.
Глава двадцать шестая
– Отче наш, Иже еси на небесех, да святится Имя Твое... – негромкие слова словно пчелы жужжали в тишине, заполняя собой комнату. Клер открыла глаза. Ее лицо было мокро от слез, кулаки стиснуты так сильно, что ногти оставили отметины на ладонях.
В комнате был полумрак. В углу горела лампа, а радом на стуле сидела Сара Коллинз. Она снова и снова повторяла слова молитвы – механически, отчаянно, – лишь бы прогнать тишину. Комната была полна страха и печали. Эта атмосфера была настолько осязаема, что, казалось, окружала Клер почти видимой аурой.
Если бы только Изабель пошла с ним. Если бы только он позволил ей остаться при нем, как и желал. Если бы он не отослал ее.
Голос Маргарет Гордон ясно прозвучал в комнате. Клер, бледная, ошеломленная, смотрела на экономку в смущении и растерянности, и Сара в ужасе приросла к стулу, сжимая в руке старенькую Библию. Ее глаза на бледном лице казались неестественно большими.
– Что ты сказала? – прошептала Клер, медленно приподнимаясь.
– Добрый Спаситель, защити нас, спаси и сохрани эту женщину, – бормотала Сара. – Господи милостивый, помоги нам. – Она глубоко вздохнула. – Клер? Клер, дорогая? С вами все в порядке? – Ее голос был еле слышен.
Если бы только Изабель пошла с ним, если бы... На сей раз голос Маргарет звучал слабее, как бы издалека. Клер отчаянно озиралась по сторонам.
– Тетя Маргарет! – позвала она. – Тетя Маргарет! Где ты? Вернись! Пожалуйста! – Внезапно она всхлипнула.
Сара почувствовала, как холодные мурашки пробежали у нее по спине. Она прижала к себе Библию, вглядываясь в тень.
– Кто это? – выдохнула она.
Клер покачала головой.
– Она права. Ей не следовало покидать его. Если бы он только разрешил ей остаться, она была бы в безопасности...
Сара с ужасом смотрела на Клер. В комнате стоял сильный холод. Было примерно половина четвертого утра.
Сара не знала, что заставило ее встать, одеть халат и подняться в темноте, освещая фонариком ступени, в башню. Она осторожно отперла дверь и постояла, прислушиваясь, несколько минут на лестничной площадке. В комнате было тихо и она заглянула внутрь, ожидая увидеть Клер спящей в постели, но та стояла на коленях посреди комнаты, на полу, при свете лампы. Сара испугалась, но, достав Библию, заставила себя войти. Луна пробивалась сквозь гардины, высвечивая проем окна. Снаружи, в саду, было светло как днем. На дальних холмах поблескивал снег.
Глаза Клер были закрыты, но она уверенно стояла на коленях, и Сара видела, как ее глазные яблоки под сомкнутыми веками совершают сложные движения, как будто за чем-то следят. Дыхание было редким и прерывистым, кожа в полумраке казалась бледной и слегка влажной. Сара окаменела. Она не смела разбудить Клер, но не смела и бросить ее, поэтому, собравшись с духом, заставила себя сесть на стул и начала молиться. Она была растеряна, понимая, что не способна ничем помочь в данной ситуации, и повторяла лишь одну и ту же молитву. Ей хотелось сотворить крест или какой-то охранный знак, прошептать некую формулу, что освободила бы Клер от страданий другой женщины, но ни рука не поднималась, ни слова не приходили. Все, что она могла делать – прижимать Библию к сердцу, внезапно наполнившемуся жалостью, столь же сильной, как и страх, и снова и снова выговаривать слова, которые выучила, сидя на коленях у матери.
