Удивленно смотрю на анрела, сидящего на одеяле и задумчиво разглядывающего меня.
— Что значит пожертвовать? — хмурюсь.
— А то! — Рёва встал, — Если вот он, — в Фефа ткнули пальцем, — самоуничтожится ради твоего Грифа, то тоже есть шанс, что ему дадут шанс… я запутался. Короче: нет!
Усмехаюсь и киваю.
— Конечно нет. Я бы и не позволила.
Феф почему-то покраснел и отвернулся. Мы оба на него смотрим. Ну кто ж ему даст умереть. Уж лучше я сама. А вообще… Рёва прав. Сборище самоубийц какое-то, и один мелкий голос разума в лице нечистика.
Гриф внезапно застонал сквозь стиснутые зубы и выгнулся. После чего снова упал на постель и затих. Дыхание было резким и прерывистым.
— Недолго осталось, — Иревиль, в полной тишине.
Встаю с подоконника и иду к нему.
Я… никогда не любила долго думать.
ГЛАВА 31
Вы когда-нибудь теряли?
Заколку, расческу, медальон…
Это больно?
Не очень.
А друга?
Уже жестче.
Уже едва дышишь, стискивая зубы.
Любимого?..
Я склонилась над ним, так что волосы плеснули на подушку по обе стороны от лица. Его лица. Смотрю на линию губ, веки, ресницы.
Я — машина. А машина не должна чувствовать. Мне нельзя плакать, смеяться, любить и тосковать. Как говорит Рёва — это все гормоны. Просто гормоны. Которых у меня нет.
Скольжу рукой по его плечу, чувствуя, как навстречу, оплетая ее, — выходят жгуты. Тонкие, черные и смертоносные — они мягко оплетают кисть и словно ласкают ее.
Вот ведь странно. Он без сознания, не видит меня, не знает, что я здесь. Температура тела зашкаливает за все мыслимые для живых отметки, и он едва сдерживает стоны боли. А меня узнал…
Осторожно глажу черные жгуты, подвожу пальцами их к своей груди, заставляю коснуться моего тела и мягко улыбаюсь.
— Что ты задумала? — кажется, Феф.
— Не бойся, он ничего ей не сделает. Может… прощается?
Умничка. Рёва всегда был умничкой.
Закрываю глаза и касаюсь второй ладонью его лба. Он медленно выдыхает, замирая. Понимая, что это — я.
Жгуты все еще скользят кончиками по моей коже, забираются под одежду, щекочут.
Улыбаюсь.
Закрываю глаза.
Кстати, а вы знали… что любую машину можно перепрограммировать? Просто и элегантно. Скользнуть по рецепторам, войти импульсами в мозг и всего двумя-тремя разрядами сбить установку в нужную сторону. Делов-то…
Всего один импульс — и агрессия затапливает его расслабленный мозг, ошарашенный началом вторжения.
Второй — и боль пробегает по его нервам, подтверждая угрозу. Ему сейчас… плохо: страх, ярость, ток, хлещущий по нервным центрам…
Жгуты замерли, укололи меня концами, входя в кожу. Немного больно, но терпимо.
Третий…
Так и слышу эту фразу в его голове: "Боевой режим активирован".
И черные глаза распахиваются, жгуты мгновенно находят наиболее уязвимые точки, пронизывая мое тело насквозь, разрушая кости и микросхемы мощным разрядом и заставляя кричать. При этом изо всех сил я сдерживаюсь, чтобы не ответить на агрессию.
Мои когти пропороли подушку, окрасив перья в кровь. Ау меня ее много, очень много… кажется. Даже слишком.
Боль взвилась волнами и затопила все тело. Дышать не могу, процессор то включается, то выключается, система идет вразнос…
А я смотрю в его глаза и понимаю… что схожу с ума. Потому что счастлива. И мне больше ничего не нужно. Совсем ничего. Только он.
— Ил…
Надо же, уже говорит. Явно поправится. Жгуты с сытым чавканьем рывком выходят из дернувшегося тела. Я… кажется, упала на него.
А рядом застыли бледные духи, держащиеся за руки.
А еще… он обнял меня. И уже не такой горячий. Кажется. Кажется… он поправится.
Иначе никак. Я же отдала все, что было, за его жизнь.
Кажется…
Парень встал, приобнял ее и осторожно положил на спину, затем приложил ладони к груди и прогнал силу через дрогнувшее тело.
Впустую.
Смотрит на духов — те пятятся от его взгляда. Встает, выходит, спускается вниз и приводит мага.
Старик испуган, в руках — плошка с каким-то варевом. Видит окровавленную девушку на кровати и громко зовет остальных. И они приходят. Элв бросается перевязывать, раздирая рубашку на ленты. Сим бежит за заживляющим зельем, гном — за своей настойкой.
Все бегают, все суетятся…
А он подходит к кровати, садится рядом, глядя на ее лицо, берет девушку за окровавленную кисть и, прошептав имя, закрывает глаза, соединив два контура тел и пустив циркулировать свою энергию по обоим.
Теперь, пока он держит ее, — она не умрет. Тело будет продолжать дышать, жить.
Душа же… словно птица в клетке — никуда не денется.
И если надо — он будет держать ее руку вечно.
Можно написать много о том, что я плавала в тумане, про смутные образы, судороги и разрывающую тело и душу боль… но это будет наглое вранье и ложь. Ничего не было. Ни-че-го.
Даже меня.
Душа же, словно решив слинять из этой металлической "коробки", — вынырнула на волю и зависла под потолком, разглядывая комнату и красивого парня, сжимающего на кровати руку девушки.
Рядом стоял сморкающийся в плащ нечистика анрелочек и тихо что-то пел сквозь всхлипы, икоту и кашель. Получалось… грустно.
— Рёва.
Видит. Оба, как по команде, задирают головы и ошарашенно смотрят на меня. Значит, видят! Ура.
— Привет, — машу им.
У анрелочка отпадает челюсть, а рука так сжимает плечо Рёвы, что тот с шипением отходит, спасая руку.
— Иля! — В голосе Фефа — море возмущения.
Делаю как можно более виноватый вид.
— Ты… а ну марш обратно!
— Нет.
Знаю, что звучит глупо, но возвращаться ну совсем не хочется. Там будет темно, одиноко и больно. Пусть сначала… подживет. Мое тело.
— Ты не понимаешь, — вмешался Рёва, тоже взлетая ко мне, — ты пожертвовала жизнью ради этого… идиота! И если немедленно не вернешься, помочь мы уже ничем не сможем.
Показываю всем язык и подмигиваю Грифу. Жаль… но он меня не видит. Просто сидит, закрыв глаза, и слушает дыхание тела. А меня не видит. Вздыхаю и оглядываюсь по сторонам. Что бы такого сделать?
— Рёва, — мрачно. Феф.
