Тринадцатый маг обязан был спешить. И он отпустил изображение осиянного лица, позволил ему отдалиться, затеряться в более обширной картине. Легкая плетеная повозка неслась над дальними предместьями. Молодой чертокрыл бешено работал крыльями. Маг сразу понял, почувствовал, куда он летит. Видение стало блекнуть и распадаться, в последний раз мелькнуло бледным пятнышком ее лицо и рядом еще одно, мужское, тоже молодое и совсем-совсем особенное. Но все это уже не имело значения. Теперь – в погоню!
Заклинатель оторвался от белого камня, разогнул колени и заковылял прочь от меркнущего Источника, ни разу не оглянувшись. Нельзя было терять ни мгновения. И невыносимо видеть, как заповедное свечение гаснет навсегда.
Старый маг преодолел ярусы зала заседаний, вывалился сквозь дверь наружу и заспешил по дорожке меж постаментов. Каменные стражи с недоумением следили за несолидно прискакивающим стариком. Заворчал вслед обиженный невниманием скальный кот, и Тринадцатый против воли обернулся, бросил за спину скользящий взгляд. И боковым зрением увидел то, от чего упорно отвращал глаза свои с самого дня катастрофы. Раззолоченный купол Дома вердиктов дрогнул, поплыл, раздвоился. Фоном ему проступила на потемневшем, словно обмершем небе невидимая прежде тень. Огромная, полукруглая, она казалась отзвуком, эхом Дома, но эхом, очищенным от всего лишнего, избыточного. Будто спала блестящая шелуха, и внутренняя сущность Дома вердиктов проступила сквозь нелепую оболочку. Собственно, это и была его сущность, подлинная причина существования Дома вердиктов. Именовалась причина Домом равновесия. То была темница, где Один вечно сторожил Всё. Черная, без малейшего проблеска цвета и света, громада Дома равновесия зрела и уплотнялась, становясь плотной, весомой, реальной, а нарядный силуэт Дома вердиктов оборачивался миражом, обманкой, искусным рисунком на золотистой газовой ткани. Дом равновесия был налит страшной тяжестью. Он был тяжел, как целый мир, неподвластен никаким силам, неприступен и неуязвим. И он был пуст.
Заклинатель поспешно сморгнул, возвращая обманку на место. Измученный одиночеством и гнетом вины, трусливый слабовольный старик – таков уж он был. Он не хотел видеть. Он хотел забыть. Но забвения не дано магам. Оставалось делать то, что ему по силам. Мчаться к морю, снаряжать корабль. Искать девушку с тревожным лицом и ее спутника. И он разослал приказ к сбору, едва покинув защищенное от магии пространство за золотой оградой.
Глава 8
Полет на север, или Чем питаются черти
Макар с сомнением оглядел мощные валики мускулов на спине зверя. Крылья ходили с размеренностью маятника, и признаков усталости в чудище наблюдалось не больше, чем в паровозе.
– И куда он летит?
– Куда стремятся удравшие звери? Наверное, на родину.
– А где его родина?
– Черт его знает! Где-то на севере.
– А поточнее?
– Слушай, откуда я знаю? – взвилась Алёна. – Умник... Я дальше столицы никогда не была.
– Ну ты даешь!
– А что, собственно? – Она с вызовом вздернула подбородок. – Я не этнограф и не географ. Просто хотела малость подзаработать. И бабуля тоже.
Макар презрительно сощурился:
– Семейный бизнес развели, понимаешь. Контрабандистка!
– Угонщик! – парировала девушка, и в кабине повисло враждебное молчание.
Нарушил его согласный вопль двух молодых глоток – зверь ни с того ни с сего резко нырнул и, сложив крылья, камнем повалился вниз. Кабина опасно накренилась, ее отчаянно болтало из стороны в сторону. Плетеные стенки ходили ходуном и скрипели так, что почти заглушали свист ветра в щелях. Алёна вцепилась в Макара, Макар – в край оконного проема. Враждовать стало некогда – навстречу бешено неслась безбрежная водная ширь.
Наверное, это было глупо. И даже наверняка. Разбиться об воду по прихоти скудоумного монстра, то ли взбунтовавшегося, то ли рехнувшегося, не разберешь. Утонуть в безымянном море в неведомом краю, которого, пожалуй, и на свете нет. Глупо, нелепо и вполне в его духе. Если бы Макар сидел в этом садке один, он бы непременно нашел секунду-другую на подобные самоедские размышления. Но он был не один. С ним была девушка, которую он не смог спасти. И этой последней секунды как раз хватило, чтобы понять, что это его долг – спасать ее, пока сам жив, и что он все еще жив, а значит, долг по-прежнему довлеет над ним. Повинуясь ему, Макар обхватил Алёну, восхитительное зеленовато-бледное лицо которой вдруг очутилось на расстоянии полувздоха от его губ. Никакой другой глупости он сделать не успел. Крылатая скотина не помышляла о смертоубийстве, а просто проголодалась! Болтаясь в оглоблях, кибитка чиркнула дном по воде, и в задних (или нижних?) лапах зверя заколотилась здоровущая рыбина. Макар от души выругался, перепугав монстра. Тот прижал к голове сложные перепончатые уши и отчаянно заметался.
– Чего ты его пугаешь? – возмутилась девушка, спихивая с себя Макара.
Он и не понял, как оказался в воде. Алёнино лицо вдруг отдалилось, став из раздраженного испуганным, а водная гладь, наоборот, приблизилась. И странное дело, теперь она уже не казалась гладью. Волны подшвыривали Макара, забавляясь с ним, как с нежданной игрушкой. А вверху перепуганная спутница улещивала крылатого черта:
– Кис-кис-кис, лапочка, не бойся, умница моя!
Урча, как газонокосилка, чертяка заплясал в воздухе, постепенно успокаиваясь. Карета, пару раз едва не прихлопнув бывшего седока, наконец зависла прямо над ним. Макар уцепился за край зияющего дверного проема. Рывок! Ух... С подтягиванием у него всегда было скверно. Как, впрочем, и с любыми другими спортивными дисциплинами. И никогда еще его высокомерное спокойствие по этому поводу не подвергалось такому испытанию. Он дергался и пыжился, силясь проделать простейший трюк, который в совершенстве изучил по многочисленным просмотренным боевикам. Наверное, это намокшая одежда тянула его вниз.
– Руку, руку!
Хохоча и подбадривая, Алёна тащила его за руки, за плечи, за шиворот и наконец втянула в кабину, будто куль муки. Макар рухнул на пол, придавленный стыдом и одышкой. Свисающие за борт ноги напоследок зачерпнули воду, воздушная карета размеренными рывками пошла вверх, и вот уже глупая скотина скользила над водами, с чавканьем пожирая улов.
О случившемся не говорили, только у Алёны в глазах еще долго скакали искорки, прожигая в сердце Макара саднящие дырочки. Они летели неизвестно куда, утратив чувство времени среди неизменного пейзажа.
А время шло. Гребни волн наливались глухой серой тяжестью, словно море отдавало глубину и свет перламутровому небу, обретающему, пока не упала ночь, прощальную пронзительную ясность. По левую руку медленно, сонно заваливалось к горизонту уставшее за день солнце. И такое же сонное молчание воцарилось в летящей между прозрачно-серым небом и свинцово-серой водой кабинке.
Заветрило. Ездоки будто очнулись, заоглядывались вокруг. Поняли, что болтаются на ночь глядя в поднебесье. И их удивительный конь забеспокоился, зафыркал, с удвоенной энергией заработал крыльями, преодолевая неудобный ветер. Карету сильно заболтало. Черт с усилием тянул на север, туда, где уже хозяйничала ночь, посреди которой, на неразличимом горизонте, тьма сгущалась до осязаемой плотности. «Земля», – понял вдруг Макар, городской библиотечный мальчик. Понял не умом даже, а сердцем вчерашнего маленького очкарика-книгочея. Именно это видел он бессчетное количество раз глазами книжных героев, единственных друзей своего детства. И всеми их бессчетными глотками заорал:
