– Что ты видишь, внучек?
Борун послушно вгляделся в темноту. Там, внутри охраняемого заклятиями двора, было еще темнее, чем здесь, снаружи. Борун то напрягал глаза до рези, то расфокусировал зрение. И начал различать колоссальную массу – различать лишь потому, что чернота воздуха в ней сменялась чернотой материи. Когда глаза привыкли к игре оттенков тьмы, он ясно увидел перед собой на другом конце дорожки огромную полусферу, правильную и чистую.
– Какой-то черный купол. Стоит прямо на земле.
– А украшения? Какие-нибудь башни, шпили, статуи?
– Какие еще башни! Эта штука гладкая, как лысина.
Предок длинно присвистнул. Мордочка его выражала недоверие и восторг.
– Подумать только... Совершенная иллюзия, идеальный покров, маскировка, созданная величайшими магами вселенной и служившая от начала времен, – обращается в ничто в глазах обычного простоф... хм, просвещенного человека. Ты великолепен, мой мальчик! Ты что же, никогда не видел Дом вердиктов?
– Как же, видел. Только это не Дом вердиктов. Место вроде то, а...
– Ага, как я и думал, энергия света... – непонятно забормотал ящер (или нетопырь?) себе под нос. – Дневных или ночных светил – все равно, так оно и работает. Стоило убрать свет, и...
– Убрать свет?
Борун впервые догадался поднять глаза к небу. Оно было совершенно черным – ни пары летних лун, непременного атрибута небосклона в эту поэтичнейшую пору года, ни россыпей ближних и дальних звезд.
– Ты хочешь сказать, что это ты... вы убрали луны и звезды?
– Не убрал, – ухмыльнулся предок. – Закрыл. На время. И кстати, что это за неуместная официальность? Мы же родичи!
– Чем закрыли? Э-э-э... закрыл?
Небрежный взмах лапки:
– Да какая разница! Не ломай голову, Борунчик, не твоего ума это дело. И кстати, ты жизнь свою спасать собираешься? Время не ждет.
– А что надо делать? – прошептал Борун, все еще под влиянием очередного потрясения, и дед выразительно закатил глаза.
– Идти! В дом идти, по дорожке.
– А ты?
– А мне хода нет. Иди-иди. Сам справишься.
Борун опасливо попробовал дорожку носком сапога. Вполне надежная твердь, вроде каменная, только кажется слегка упругой и – он поцокал железной набойкой – звучит глухо. Он сделал шаг, потом следующий. Черная, как смоляной наплыв, полоса неведомого камня под ним не подалась, не зачавкала с людоедской жадностью. Непохоже, чтобы его собирались засасывать в зыбучие золотые пески и переправлять в самые дальние пределы нижнего мира.
– ...иди все время прямо, слышишь?
Голос прозвучал едва различимо, будто слабый отзвук эха. Борун оглянулся. Он сделал лишь несколько шажков и не сомневался, что ограда от него не дальше вытянутой руки. Но он ошибался. За спиной разверзался провал, необозримое ничто, океан мрака, по неразличимой поверхности которого, словно дорожка света от фантасмагорической черной луны, пролегла призрачная тропа. Страшно далеко, на самом краю видимости, золотилась узенькая полоска ограды, разорванная посередине. В разрыве подпрыгивала, размахивала лапками фигурка-песчинка, отбрасывающая на черное, без малейшего проблеска небо совсем уж запредельно черную – неподвижную, огромную, жуткую – тень.
– Боги и демоны!..
Закружилась голова. Борун зашатался, словно прочная вымостка под ним и впрямь была лишь иллюзией дороги, отблеском черного света на воде. В океане тьмы, окружавшей его, что-то жило, пыхтело, пофыркивало, что-то с треском раскрывало слипшиеся крылья, чесало когтями каменную чешую. Крупные – прямо скажем, очень крупные – создания наполняли ночь своим холодным дыханием, размеренным биением сердец, толкающих по жилам ледяную медленную кровь. Они не видели его, кто бы они ни были, эти тяжелые существа. Они лишь чуяли что-то звериным своим чутьем и оттого беспокоились, раздраженно порыкивали и взлаивали, не покидая своих лежбищ.
И все же было жутко. Борун, наверное, кинулся бы назад, если бы не странный фокус с расстоянием. Осторожно поворотившись туда, куда вел его путь, он вновь вычленил из мрака громаду спящего здания. Она словно бы еще увеличилась. Занимала весь горизонт и, чем дольше он всматривался, тем весомее, материальней становилась. Притягивала взгляд. Ждала его. Борун вытянул руки, ощупал пустоту перед собой и сделал шаг. Колоссальная сферическая масса придвинулась. Если бы на небе стояли звезды, она, должно быть, уже заслонила их все.
– Прямо, только прямо! Всегда! Слы-ышишь?..
Крик донесся из невообразимого далека. Борун заставил себя стряхнуть наваждение, вникнуть в то, о чем кричали ему с другого конца вселенной. Прямо, только прямо... Повторяя эти слова про себя, как заклинание – первое и последнее заклинание в жизни, – он двинулся вперед, не помышляя о бездне, через которую брел вслепую от одного края бесконечности к другому. Он думал лишь о том, чтобы ставить ноги строго в линию и делать одинаковые шаги, чтобы не отклониться ненароком в сторону. Оглядываться было бессмысленно. Вперед он не смотрел, уверенный, что цель все равно обманет его, приблизится почти вплотную или отодвинется к самому горизонту, лишь попусту его мороча.
Шел он целую вечность. И в одно из ее мгновений ладони Боруна встретили препятствие. Прикосновение больше ничего ему не сказало. Нечто под ладонями не ощущалось ни теплым, ни прохладным, ни гладким, ни шероховатым. Оно просто было перед ним. Стена. Он дошел.
– Я на месте.
Он произнес это, не повышая голоса, не надеясь быть услышанным, – просто буркнул себе под нос. Однако получил ответ:
– Молоде-эц! Теперь входи!
– Входить? – Борун в растерянности провел ладонью по преграде.
Она была совершенно ровной и цельной. Ничего, похожего на дверную ручку, вообще никакого зазора. И отчего-то чувствовалось, что это сплошное нечто простирается во все стороны. Проверять он не стал, боясь оступиться.
– Как, хотел бы я...
Рука, шарившая по стене, внезапно ушла в пустоту. Потеряв равновесие, Борун подавился раздраженным выкриком и нырнул следом за рукой. Испугаться он не успел. Под ногами была прежняя, слегка пружинящая твердь. Дорожка влекла его дальше, внутрь загадочной постройки. Борун оглянулся напоследок. Чудеса закончились, до ограды было ровно столько, сколько следовало. Прадед, нормального своего роста и без чудовищной тени, ободряюще помахал ему. Ухмылка у него была радостная, а взгляд странный – жадный, полный жуткого напряжения.
– Прямо, – выговорил он одними губами. – Только прямо.
Борун послушно кивнул и пошел прямо вперед.
Сначала это было все. Абсолютная тишина, темнота, отъединенность от всего живого в мире, настолько полным было ощущение безжизненности пространства вокруг. Лишь его опасливые шаги, звук которых казался оглушительным в этом безмолвии. Потом – и ведь ничего не произошло, ничто не изменилось – темнота перестала быть темнотой, так и не став светом, а Борун вдруг увидел.
