Он задумчиво оглядел большую банку с пищевой содой. Подцепил подушечкой пальца, помял. Нюхнул и расчихался. Интересно...
И все-таки при чем тут хаос?
За глаза о Третьем маге, Тандеме, поговаривали, что он удручен не только годами, но и головой. Однако старейший, а также самый легкомысленный и недалекий член магического Совета удрученным себя не ощущал. Самочувствие у него было прекрасное, пищеварение отродясь не подводило, а состояние легкой эйфории не изменяло ни в каких ситуациях. Как воздушный шарик, он перелетал через очередное бедствие, не успев испугаться. Знающие Тандема лично снисходительно улыбались, крутя пальцем у виска. Сам он называл это своим жизненным кредо – и был, пожалуй, прав. Во всяком случае, он ни разу не изменил этому принципу. Ум у Тандема сызмальства был живой и воображение выше всяких похвал, но пользоваться этими дарами иначе, кроме как для собственного удовольствия, он не умел и не считал нужным. Так и превратился для всего света из блистательного юноши в старого чудака, что его нимало не заботило.
Всего этого он, конечно, не помнил, открывая глаза на детской площадке позади магазина шаговой доступности «Пиво-Вино-Водка». Но память уходит, а личность остается. Личность Тандема амнезия освободила от вороха университетских знаний и прочей скучной премудрости. Осталось главное: неуемное детское любопытство да неунывающая страсть к жизни. Иные засомневаются, довольно ли этого, чтобы выжить в Дальних Химках. Но Тандем не знал слово «сомнение». Сидя согбенным воробушком на влажной от росы качалке, он вертел головой во все стороны и впитывал новые впечатления.
Местные жители восхитили его своим безобразием. Он и двух раз не переменил позы на своем неудобном насесте, а мимо него уже прошли – вернее, промчались недостойной рысью – целых пять женщин, ряженных нищими мужчинами, к тому же омерзительно тощих. Старец с грустью провожал взглядом костлявые ляжки, обтянутые дешевой сизой тканью. До того плотно провожал, что одна несчастная даже обозвала его «грязным старикашкой». Попалась, впрочем, одна красавица, но и ее великолепное тело было вбито ниже живота в такие же линялые штанишки. Тандем, гордившийся своей проницательностью, сразу смекнул: он угодил в бедняцкий квартал, где даже самой негожей ткани и той на всех не хватает. Выше живота на красавице не было вообще ничего. Не считать же одеждой клочок второй кожи белого цвета! Тандем, не избалованный зрелищем женской плоти, ничего такого и не считал – просто любовался, пока дают. Великолепная женщина брезгливо бросила мимоходом непонятное «Пьянчуг развели!» и выкатилась из двора.
А что это был за двор, всеславные предки! Крохотный закуток между громадными строениями. У Тандема в глазах потемнело, когда он запрокинул голову, пытаясь разглядеть верхний этаж. Дома, кстати, были тоже безобразные и одинаковые, как... как... Тандем напрасно старался подобрать сравнение. Как две капли воды? Смелый образ, ложный, как почти все поэтическое. Любой ученый знает, что нет менее схожих миров, чем отдельные капли воды. Как две ракушки, два камушка с морского берега? Такая чепуха даже для стихотворения не годится! Тандем в детстве предпочитал болтать со сверстниками и подслушивать разговоры взрослых, а не ковыряться в полосе прибоя, как иные юные анахореты, но ему хватало наблюдательности, чтобы заметить: легче новое заклинание изобрести, чем сыскать две одинаковые гальки. А эти, с позволения сказать, жилища (назвать их домами язык не поворачивался) были удручающе одинаковы, противоестественно одинаковы. Это было так ненормально, что Тандем сразу сообразил: у чужого мира, куда (смутно брезжило на краешке сознания) он отправился с какой-то жутко важной миссией, явно не все дома. Собственно, он как ученый и интеллектуал вообще не постигал, как подобному миру удается существовать
И в эдаком мире очутился он, старик, ничего не знающий о нем и ничего не помнящий о себе. Если вникнуть, недолго с ума сойти от отчаяния. Но Тандему не было свойственно задумываться над чем-то одним достаточно долго, чтобы вникнуть хорошенько. Да и не до того ему было. Из домов-уродов вдруг посыпались горохом одинаковые люди в сиротских штанах. Ожили заполонившие дворик мертвые звери, вспыхнули желтыми буркалами, заурчали железными кишками. На самом-то деле это были, конечно, никакие не звери, а самые обычные кареты, просто сила, приводящая их в движение, пряталась у них внутри корпуса. Тандем прикинул, что это могли быть за демоны, – разумеется, чисто теоретически. Дурацкая, совершенно не практичная идея! Сколько же надо магической силы, чтобы запечатать на веки вечные в экипаж подобную мощную и злобную тварь! Причем, заметьте, кормиться сама она после этого не сможет, а жрать должна немерено, судя (маг с неудовольствием принюхался) по густоте и интенсивности отхождения нижних газов. По привычке избавляться не задумываясь от всего, что мешает комфорту, он повелел воздуху очиститься. Хоть бы хны! Кареты продолжали извергать ядовитый дым.
Тандем впервые задумался. Он даже сделал над собой сверхусилие, проанализировав случившееся. Выходило, он был убежден в своей способности заткнуть пасти своре демонов одним мановением мысли. Демоны, однако, не заткнулись. Значит, такая способность была у него раньше, но он ее лишился. Размышлять дальше не вышло, переживания захлестнули мага. Клочки воспоминаний, слишком крохотные, чтобы действительно что-то вспомнить, образы распада, уничтожения, хаоса бешено носились во мраке его сознания, будто злые кометы по новорожденной вселенной. Хаос, хаос! Потеря... Они все потеряли что-то важное. Кто эти «они», в чем состояла потеря – все тонуло не то в тумане неведомого, не то в клубах вонючего выхлопа демонических задниц. Сквозь туман проступали стены домов-переростков, по стенам, мгновение назад одинаковым, грязно-серым, величаво плыли волны алого, рубинового, малинового цвета...
Тандем сморгнул. Палитра сменилась с красной на синюю. Новое шествие сочных, радостных оттенков. Полудетский разум Тандема сразу уловил суть: кто-то шел там, снаружи, за великанским частоколом из домов-башен. Брел неспешно, будто по колено в воде, и вода расходилась кругами, снова и снова накатывалась на каменный и железный мир, ненадолго его оживляя. Тандем безотчетно потянулся вперед и встал бы даже без поощрительного тычка промеж лопаток, столкнувшего его с качалки. Он оглянулся на хмурую женщину – ее хмурая дочь тотчас полезла на сиденье – и бросился к проходу между домами, туда, где шло-двигалось сквозь мир Нечто.
Он выскочил на улицу – и потерялся. Череда домов убегала за горизонт. Должно быть, скорбный умом гигант строил из них, будто дитя из кубиков, бесконечную стену. Сразу несколько дорог, невероятно гладких, вились, будто змеи по весне, сплетаясь, вновь расходясь, взлетая в небо на высоких, неверных с виду подпорках. Дороги были заполонены разноцветными каретами, в недрах которых яростно рычали и выли бесы от нетерпения помчаться во всю мочь. Тандем удивился: к чему делать дороги такой отменной гладкости, обещающей радости стремительной езды, если экипажи по ним все равно движутся медленнее пешеходов. Но и пешеходы оказались поголовно сумасшедшими: солидные мужи, дамы в возрасте, все как один в непотребном платье, неслись в разные стороны чуть не бегом, забыв себя и стыд.
Повернув голову, Тандем засмотрелся на новое диво. Странные обыкновения аборигенов вылетели у него из головы. Ближняя к нему дорога забирала понемногу вверх, будто разгонялась перед прыжком, и вдруг выстреливала в пустоту, распрямляясь мостом невероятной протяженности – дальний берег едва был виден. По реке, едва касаясь воды, несся корабль без единого паруса, а дальше по реке, над самым горизонтом, висел еще один мост, похожий на обломок ажурного наруча. Тандем, погрузившись в созерцание, угодил в поток пешеходов. Его закрутило, зашвыряло из стороны в сторону, как щепку в горном ручье. Толчки, презрительное фырканье, непонятные, но, судя по тону, оскорбительные замечания обрушились со всех сторон. Старый маг едва ли не впервые в жизни почувствовал себя стариком. Его вытолкнуло на обочину, швырнуло на хлипкую стенку крохотного, как паланкин, сарайчика. Сарайчик вонял жареным мясом, прогорклым жиром, простонародным луком, и эти грубые ароматы так раздразнили впечатлительного Тандема, что у него голова закружилась от голода.
