– А ну хорош стены обтирать! – раздалось над ухом.
Он отпрянул. В стенке сарайчика, оказывается, имелось окошечко, а в окошечке, в знойном и зловонном аду, истекала соками такая красавица, что пальчики оближешь.
– Чего уставился, хрен старый? – беззлобно осведомилась красавица.
Маг учтиво поклонился прелестной простолюдинке, хотя и не по статусу ей было. Совсем небольшой поклончик, просто как дань уважения чуду вселенной – красоте. И сглотнул слюну. Именно оттуда, из ада, где царила эта женщина, несло головокружительными миазмами. Широкое лицо царицы преисподней едва уловимо дрогнуло.
– Эх, жизнь-то что с людьми делает, – произнесла она ни к селу ни к городу. – Что, бедолага, плохо дело? Податься небось некуда?
Третий кивнул, нисколько не покривив душой. Куда ему податься, он действительно не знал.
– Жрать, поди, хочешь? Ладно, хватай чебурек, благодари дуру-бабу.
– Вы не дура! – возмутился Тандем, с признательностью подхватывая нечто раскаленное. – Вы прекрасны, вы...
– Малахольный, – убежденно произнесла царица. – Как жить-то будешь? Ты бы хоть бутылки собирал, что ли.
– Бутылки?
– Да, да, бутылки, – очень медленно повторила она, будто малому ребенку, и даже руками на воздухе показала плавный контур. – Пивные, по дворам. Тут как раз за углом приемка. Теперь, правда, не разживешься на них, дают совсем мало. Ну да тебе не выбирать. Одежонка, смотрю, у тебя...
И она безнадежно махнула рукой.
– Спасибо, прекрасная сударыня, – пробормотал Тандем сквозь горячее тесто с чем-то скользким внутри и снова поклонился.
– Иди уж. – Женщина сделала строгое лицо. – Иди-иди, нечего тут шляться.
Переживания и голод вытеснили из ушибленного амнезией рассудка Тандема свежее воспоминание о цветных сполохах на стенах домов. Он и не знал уже, зачем кинулся на улицу. Дожевывая чебурек, Тандем вернулся во двор. Там все чудесно переменилось за краткое его отсутствие. Кареты поразъезжались, облако вони от них почти рассеялось, зато через полдвора змеилась длинная шеренга людей в неживописном рубище. Каждый нес печать тяжелой доли – а также грязные сумки с угадывающимся кое-где клетчатым узором. Люди перебрехивались, сумки дзенькали. Сначала Тандем упал духом. У него не было клетчатой сумки, а без этого артефакта, судя по всему, предложенная красавицей карьера ему не светит. Вдруг от макушки до подошв прокатилась и ушла в землю теплая щекочущая волна, от которой закололо в кончиках пальцев и засвербело в носу, и нечто вполне материальное навалилось ему на ногу. Тандем поглядел: набитая бутылками грязная, некогда бело-красно-синяя, сумка. Он подхватил ношу и молодой рысцой поспешил к вратам, куда тянулась людская линия. Врата были ржавыми, в темном проеме едва виднелись составленные в башни одинаковые ящики, на фоне которых, вальяжен и небрит, распоряжался купчишка ну очень мелкого разряда. Люди перед купчишкой, однако, заискивали. Голоса их разом понижались и даже каким-то волшебством очищались от излишней хриплости. Он же, паскуда, держался с бедными горожанами заслуженных лет с такой непристойной грубостью, что вся аристократическая кровь, до последней капли, вскипела в птичьем тельце Третьего мага. Одним рывком преодолев дистанцию до врат, он загородил собой еще более тщедушного старичка и возопил:
– Как смеешь ты, молодой нахал, обращаться к старцу в столь непотребной манере?
Красные глаза купчины выкатились над небритыми щеками, будто лопнули от невыносимого напряжения.
– Ты... ты че, дед?..
Как ни прискорбно, старец, за которого вступился Тандем, не проявил ни капли признательности. Его глазки заполошно метнулись с купчишки на мага и обратно, перепрыгнули вниз на Тандемову сумку и побелели от возмущения.
– Это он без очереди решил пролезть! Не пускайте его, товарищ приемщик. Ах ты, хорек старый!
Тандем пошатнулся от чувствительного тычка в плечо. Соседи гневно загудели. Купчишка, рекомый приемщиком, малость успокоился и обронил почти дружелюбно:
– А ну, гондон драный, шкандыбай в конец.
– В ко-нец, в ко-нец! – принялась скандировать толпа.
Тандем с независимым видом двинулся вдоль очереди в конец. «Жалкое простонародье, – думал он в запоздалом приступе сословной гордыни. – Сволочь неблагодарная».
Очередь двигалась медленно. Тандема, однако, снедали стыд и обида, и он едва замечал бег времени, приближаясь мало-помалу к заветным вратам.
– А, гондон драный, – приветствовал его приемщик как старого знакомого. – Ну давай, сдавай.
Он заглянул в сумку.
– Эт-та... Эт-та что?
– Бутылки. – Тандем позволил себе горделивую усмешку. – С Вольного острова, из стеклодувных мастерских самого...
– Эт-та что за хрень, я тебя спрашиваю?
– Вы же видите, бутылки.
Тандем указал на изящный сосуд бордового стекла, казавшийся подлинной драгоценностью в грязной лапище лавочника.
– Забирай свое барахло, нормальную тару тащи!
– Вы что, ослепли? – обиделся Тандем. – Да бутылок лучше в целом свете не сыскать! Качество первостатейное, без изъяна, и...
Приемщик покраснел уже весь, словно голова его была на самом деле телом гигантского клеща, налившегося кровью.
– Взял свое говно, – раздельно проговорил он, – и свалил. Понял? Ну!
Множество рук вытолкали ничего не понимающего Тандема прочь, переправили, передавая его по цепочке, обратно в конец. Попутно Тандем собрал немалый урожай насмешек, тычков и торопливых советов.
– Ты уж не зли его...
– А ну как закроется Степка, лапу будем сосать?
– Сам-то откуда будешь? С лица вроде не таджик, а в халате!
– Бутылки простые бери, чурка нерусский, обычные, пивные...
Сосед даже продемонстрировал Тандему «бутылку обычную, пивную». Маг пренебрежительно оглядел убогое изделие, послушал жалобы на то, как мало теперь дают и как трудно с бутылочного промысла кормиться. Еще бы не трудно, отметил про себя. Сумка-две, вот и вся добыча – прокормишься тут, пожалуй! И отошел в сторонку, за гаражи.
Завершив расчеты с очередным собиральщиком, Степан, раздражительный приемщик стеклотары, бросил усталый взгляд в сторону и оцепенел: к дверям пункта давешний старый идиот с усилием волок здоровенную платформу на колесиках, уставленную в несколько этажей ящиками, полными бутылок. Перспектива одним махом покончить с волынкой настолько окрылила Степана, что он, преодолев свойственное ему презрение к физическим усилиям, сам выскочил во двор помочь пердуну. Пересчитал ящики и одобрительно хмыкнул:
– Упер, что ли, где? Ну молодец, старый хрыч, молодец!
Тандем с торжеством ссыпал деньги в потайной карман мантии. Не замечая тяжелого взора несчастных с клетчатыми сумками, вышел из врат на вольный воздух. Он был сыт, был богат, был, бесспорно, невероятно удачлив и могуч. Эйфория затоптала в самом зародыше простые вопросы: почему то, что не вышло с вонью самодвижущихся карет, вышло теперь с бутылками? Что изменилось с той поры во дворе, что произошло с миром? И главное, кто шел там, на улице, по ту сторону домов? Кто – или что? Но Тандем забыл задать их себе. А через мгновение ему и вовсе стало не до вопросов.
