– Всегда ее терпеть не мог! – припечатал врач, захлопывая дверцы машины.
– Ну, долго еще? – простонал из кабины, как из преисподней, бестелесный голос.
– Все-все, едем!
Санитар остался в тихой компании новопреставленных. Не спеша прибрался, согрел себе чаю. С горячей чашкой в ладонях обошел незадачливых соседей – познакомиться поближе, все-таки вместе ночь коротать. Постоял над каждым, вглядываясь в лица так пристально, что, казалось, погружался взглядом глубоко в разум и еще дальше, в самую сокровенную впадинку, оставленную душой. Впадинки у юных покойников оказались мелкие, смазанные, словно ямки в сухом песочке. Санитар ощупал их вполсекунды. Рука сама собой вытянулась ладонью вниз, описала круг над каждым. Ладонь жгло. Видно, слишком горячим оказался чай в чашке.
Поймав себя на дурацких пассах, «дядя Семен» смутился и отвернулся от покойников. Даже кресло переставил, чтобы не видеть их хотя бы и краем глаза. Именно сегодня смотреть музыкальный канал отчего-то не хотелось, но телевизор был неумолим – по всем прочим кнопкам серебрилась рябь.
«Невосполнимую утрату понес этим вечером музыкальный мир! – вырвался из маленького ящичка истерический голос ведущей. – Мы потеряли Бэзила! Друзья, я понимаю, в это невозможно поверить, это несправедливо, немыслимо, но это правда. Бэзил, молодая восходящая звезда...»
– Сука, какая восходящая! – мяукнуло за спинкой кресла санитара. – Я, блин, суперзвезда!
«Как удалось узнать нашему корреспонденту, Бэзил сам сидел за рулем своего нового «Порше-Кайен», пробившего ограждение моста. Видимо, певец не справился с управлением, и...»
– Нет, ну чего несет, кошка драная! – К возмущенному голосу за спиной добавилась подозрительная возня. – Это я с управлением не справился? Да я круто вожу...
– Нажираешься ты круто, – вклинился другой голос, обиженный. – Придурок!
– Сам придурок!
– Говорил же вам, придурки, давайте тачку поймаем. Нет, погонять захотелось! Понтярщики.
– Мальчики, а чего это? Это мы где это?
– Ну ты, полегче! Я тебя на помойке подобрал, чмо!
– На помойку и отправил! Урод, ты ж нас всех зарыл!
– Ой, блин, я ноготь сломала!
– Заткнись! – хором гаркнули пацанячьи голоса.
– А ну все заткнитесь! – прикрикнул санитар, не оборачиваясь. – Слушать мешаете.
«Кроме Бэзила и трех музыкантов его группы в машине находилась подруга певца, культовая фигура, светская львица и просто красавица Глафира Кристи». – Ведущая округлила глаза, неумело изображая сочувствие.
– Ой, какой у Ксанки макияж безвкусный! И шмотки, – прокомментировал девчачий голосок. – Ишь распинается. Она ж меня, стерва, терпеть не могла. А кстати, о чем это она?
– Корова тупая, ты меня достала.
– Фу, Васька, какой ты грубый! Ой, смотри, это ж твоя тачка! Твоя, да? Ну точно, твоя. Ой, а что это из нее вода льется? Откуда это ее вытаскивают? Ой, мальчики...
– Заткнись!!!
Сюжет кончился, и, сочтя свой долг выполненным, телевизор замерцал помехами. В этот момент что-то щелкнуло в голове у санитара. Словно лампочка зажглась там, озарив светом постижения нечто непостижимое. Он начал оборачиваться, одновременно привставая. Посреди помещения на столах возились пять мокрых, посиневших тел. Мужские вяло перебрехивались, женское затихло, уйдя в созерцание маникюра.
– ...! – в первый и последний раз в жизни изрек холодноватый, сдержанный, невозмутимый Тарантул, Восьмой член Совета магов.
Это коротенькое бессмысленное восклицание единственное оказалось способно вместить всю гамму его переживаний. Не было среди них только одного – страха. Вот страха Тарантул не чувствовал ни в малейшей степени. Тем временем на экран телевизора вернулась «картинка». Бэзил с командой и его пассия, вполне еще живые, но словно бы ненастоящие в неприятном синем свете концептуального видеоклипа, кривлялись под звуки последнего своего хита. На всех пятерых были серебряные плавки, у светской львицы дополненные силиконовыми грудями с приклеенными кисточками.
– Эй, мужик, прибавь! – взвизгнул один из трупов, густо покрытый татуировками. – Погромче, ну!
Соскочив с жестяного ложа, беспокойный покойник лихо завихлялся в ритме песни и подхватил, гнусаво и мимо нот: «Иди ко мне, крошка, будь смелей немножко, о, моя беби, дай обнять твое тело!»
– Давай, Бэз, вжарь! – оживились остальные, тоже покидая столы.
– О-о-о, беби-беби-беби... – выводили дуэтом два Бэзила, мертвый в покойницкой и живой в телевизоре.
– Мое соло, – пискнула девица и затрясла грудями.
– Заткнись!!!
Пение внезапно прервалось грохотом: увлекшись, Бэзил споткнулся о забытый кем-то бак и с размаху приложился о стол.
– Бардак, – вымолвил санитар, отхлебывая из чашки, будто там вместо остывшего чая плескалась водка. – Хаос!
Хаос... Он разом забыл обо всем – о поющих мертвецах, телевизоре, даже о собственной необъяснимой забывчивости и то забыл. Хаос – вот что важно. Только это, больше ничего. Сброшенный халат, покружившись, опустился на кресло, будто обессилевшее привидение. Хлопнула дверь. Бывший санитар – нет, бывший маг – несся по ночной улице туда, откуда едва уловимо тянуло, словно сквознячком, таинственным присутствием.
Дверь морга он, вопреки всем инструкциям, оставил незапертой. Счастье еще, что она плотно закрылась сама. Это обстоятельство обнаружили двое студентов, явившихся рано утром по месту прохождения практики.
– Дядь Семен, чего дверь не заперта!
– О, детка, ты сладка, как конфетка! – неслось из-за внутренней двери.
– Чего это с ним?
Студенты переглянулись. Пристрастия к алкоголю за санитаром, спокойным, малость отмороженным дядькой, не водилось, как и склонности к исполнению шлягеров бесполым фальцетом. Две головы осторожно всунулись внутрь.
Открывшаяся в покойницкой картина могла бы взять Гран-при на фестивале горячечных видений. Однако оба студента уже неделю как не притрагивались к спиртному! То ли шок, то ли это досадное обстоятельство сделало их малочувствительными и в целом неотзывчивыми сухарями. Больше всего их взволновало то, что они при попустительстве дяди Семена слиняли с ночного дежурства в женскую общагу. А факт, что за время их беззаконного отсутствия на вверенной территории морга произошли нарушения регламента, сомнения не вызывал.
– Что делать-то? – простонал один, наблюдая из-за дверного косяка, как подергиваются в танце уже порядком распухшие звезды ар-энд-би.
Прикрыв за собой дверь (увлекшиеся музыканты так и не заметили их появления), студенты уставились друг на друга.
– Слушай, мне это снится?
– Ага, и мне тоже?
– Но ты это видел? Это что ж, теперь все встанут?
