Столкнувшись, однако, с удачей лоб в лоб, уверовал сразу. Кому еще и доверять, как не себе, не собственным своим очам? А потому следовало без церемоний увести цыплят с государственного подворья да и сбыть поскорее ближайшему бандитскому голове, с которым у Галера давно сложились теплые отношения. Что голова за добычу заплатит, и заплатит хорошо, Галер не сомневался, а что львиную долю обещанной Кромом награды себе загребет, так на то он и голова. У кого сила, тому и лучший кусок, рассуждал Галер и считал рассуждение справедливым. Не по зубам ему кус, не по зубам. Получить бы, сколько причитается, да и развязаться с неверным счастьем подобру-поздорову.
В тайну тюремного лаза Галер, человек, что ни говори, заслуженный, был посвящен давно. Знал и то, что с некоторых пор предназначался лаз не для бегства, а для придания жизни в узилище некоторого блеска с помощью харчей, выпивки и деньжат на подкуп. Еще, бывало, подменяли бедолагу пойманного другим, с воли. Тут не то что свидетели, магическое дознание в тупик заходило – не совершал сиделец вменяемого деяния, и хоть ты тресни. Ну пороли для порядку и отпускали. А вот раньше, при старом присяжном маге, другое дело было. Старик пил как губка, а на игру, девок и лекарей тратил столько, что и не разобрать, куда последнюю совесть дел – пропил или продал. Но дело свое знал досконально. Такое творил! Глаза начальству отводил, ход подземный заклинаниями маскировал, свидетелей путал, записи в книгах подделывал. Беги – не хочу! А как вырос им всем на голову прыщ этот, внучатый племянник старика, все и закончилось. Теперь уж не побежишь. Сбежит-то один, да лаз навсегда и спалит. И долго тот умник потом на воле пробегает? То-то и оно, что недолго. Галер и сам разок на настиле местном парился, и ничего, сидел как миленький, правда, сыт был и пьян. Но сегодня дело другое. Сегодня такой случай, что особее некуда. Самому Крому эти балбесы понадобились! Братва поймет. А ход – бесы с ним, с ходом, новый вырыть можно.
Все испортила столичная фря. Заартачилась, крыс, видите ли, испугалась. Была бы одна, придавил бы он ей шейку не до смерти, чтоб только успокоить, да и отволок куда надо. А двоих как угомонишь? Резать нельзя. Кром строго-настрого приказал, чтоб ни царапинки. Оставалось одно: девке к горлу ножик приставить, чтобы бешеный этот, что при ней обретается, сам присмирел. Галер это быстро сообразил, всего только миг промешкал, но этот миг решил дело. Девка заорала так, что стены каземата едва не зашатались, отлетела к двери и ну об нее колотиться. Галер метнулся было к ней, к парню, но все это было поздно. И дырку в стене прятать, и рот девке затыкать – все поздно. Бормоча проклятия, он юркнул в лаз один. Добраться до головы, обсказать ему что да как. Пусть братву на приступ ведет. Сковырнут они эту, простите боги, тюрьму, как трухлявый пень. Пленников возьмут с боем, и хоть трава не расти.
За спиной, совсем близко, звучали голоса. Стражники ворвались в каземат. Их крики, сполохи света от факелов метались в узком коридоре, отскакивали от стен, лишь сбивая преследователей с толку. Лаз был не простой, с сюрпризами. Прежний маг, старый ловкач, и тут потрудился, наделал обманок. Не лабиринт, конечно, но Галер не сомневался, что уйти успеет. Дорогу он знал назубок и скоро уже вынырнул на поверхность в глухой лесной чаще. Ловкий, как ящерица, проворно заскользил сквозь непроходимые с виду заросли, не надломив и веточки. Погони он уже не боялся. Галера гнало вперед, подхлестывая в спину, повисшее на волоске темное и опасное дело, сути которого он не знал и знать не хотел.
Что поздно, Макар понял не хуже Галера. Деревенская тюрьма – не замок Иф, и сохранить происшествие в тайне не было никакой возможности. Стоило Алёне издать первый вопль, понабежали стражники, ворвались в камеру и, конечно, обнаружили зияющий в стене лаз. Пометавшись и поругавшись, они довольно быстро сообразили, что к чему, и даже организовали погоню за беглецом. Но Макар не сомневался, что Галер улизнет. Так и оказалось. Стражники, несолоно хлебавши, выбрались из подземного хода, перемазанные и злые. Воротились они подозрительно быстро и принялись плести небылицы о лабиринте, погибельных ловушках, нехороших рунах и блуждающих огоньках. Самый толстый и усатый, видимо, начальник стражи, выслушал все это с недоверием, однако проверять не полез. Сплюнул, дал в зубы ближайшему из подчиненных и пошел за начальством. Схлопотавший зуботычину вояка отвел душу, приложив Макара древком копья по голове – правда, несильно. На том и успокоились, разве что всхлипывала Алёна да пищали крысы, охотой на которых сторожа коротали скуку ожидания.
Власть на сей раз представлял один лишь юный маг. Как и следовало ожидать, глава сельсовета сразу же после допроса удалился домой вкушать заслуженный обед и сон. Но отсутствие на́большего оказалось источником не тревог, но радостей для распорядительного юнца. Он быстро вник в ситуацию и навел порядок: моментально явились в камере доски и инструменты, у дыры в стене закипела работа, и вот уже часовой с видом бессмысленным и неприступным вытянулся у заколоченного наспех лаза, а прочие бездельники с пиками разбрелись по своим обычным постам. Даже собаки проснулись, потянулись хорошенько и принялись бродить кругами по двору.
Макар совсем сник. До сих пор он попросту не имел спокойной минутки, чтобы поразмыслить и проникнуться всем трагизмом ситуации. От покупки аборигенской шаурмы до перевода тюрьмы на чрезвычайное положение события сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, не требуя от него ничего, кроме послушания. Когда улеглась суета и все покинули их, кроме стойкого оловянного солдатика возле не существующего более пути к свободе, минуты стали бесконечно длинными и тяжелыми, как свинцовые дробины. Ему казалось, он слышит, как они падают с томительно-длинными перерывами. Падают и бьют его по голове, и каждый удар отзывается гудением похоронного колокола. Алёне встреча с крысами позволила выплеснуть скопившееся напряжение. Потом она тихонько, гордо поплакала в уголке и принялась задирать стража, отчего ее настроение явно улучшилось. Макар даже посочувствовал несчастному мужику, запертому в каморке с прекрасной злоязыкой ведьмой. Что до него самого, визг и слезы в его арсенале отсутствовали, да и злить попусту деревенщину-часового не было ни смысла, ни желания. Оставалось по мере сил скрывать отчаяние, считать минуты да гадать, кто из них двоих раньше сойдет с ума (девушку он из конкурса исключил). Макар тем и занялся, но, дойдя до десяти, неизменно сбивался и начинал заново. Сколько времени минуло таким образом, он не знал. Наверное, много. Алёна порастратила боевой задор, примолкла и начала оглядываться с тем одержимым выражением, которое, как он слишком хорошо знал, означало, что потребность в физиологическом уединении скоро возьмет верх над волей и гордостью. Макар давно заметил в углу ведро, прикрытое деревянным кружком, и догадался о его назначении, но информировать гордячку не торопился. Нетрудно было вообразить, какой начнется скандал.
Эти размышления ненадолго отвлекли Макара от упаднических мыслей, а вновь погрузиться в хандру он не успел. За дверью камеры звякнуло, с натугой провернулся в замке ключ, и давешний юный маг, просунув голову в щель, сказал обыденным тоном:
– Выходите, быстро.
Позади что-то стукнуло. Это караульный выпустил из рук копье. Он остался на ногах, но глаза закрылись, лицо обмякло, и весь он стал как тряпичная кукла, каким-то чудом сохраняющая вертикальное положение. Пленники молча обратили взгляды к вошедшему. Тишина стояла такая, что ее можно было расслышать до самого дна, до последнего закоулка присутственной постройки, до калитки в дальней стене двора. Она была всюду, не нарушаемая ни оброненным словом, ни кашлем, ни шорохом. Только теперь стало понятно, что в месте, подобном этому, даже глухой полночью не могло быть такого беззвучия – взбрехнет на дворе собака, затопчется, разминая затекшие ноги, караульный в коридоре у входной двери.
