– Да, думал.
– Я так и поняла – не дурак же вы, в самом деле. И не
особенно назойливы.
– Благодарю вас, мадемуазель, – поклонился Пуаро.
– Хотя, взглянув на ваши усы, очень многие не согласились бы
с моим мнением. На что вам такие усы? Вам они нравятся?
Я отвернулся, содрогаясь от смеха.
– В Англии к усам относятся без должного почтения, –
отозвался Пуаро, любовно разглаживая свои холеные усы.
– Смешно! – заявила мисс Пибоди. – Я знавала женщину, у
которой был зоб, и она им страшно гордилась. Трудно поверить, но это – чистая
правда. Да, счастлив тот, кто доволен тем, чем его наградил господь. Чаще
бывает наоборот.
Покачав головой, она вздохнула.
– Вот уж никогда не думала, что в нашей глуши может
произойти убийство. – И снова впилась взглядом в Пуаро. – Кто из них это
сделал, а?
– Я что, должен прокричать это имя прямо здесь, на улице?
– Скорей всего, вы не знаете. Или знаете? Что ж, дурная
наследственность – дело нешуточное. Интересно, миссис Варли отравила-таки тогда
своего первого мужа? Неплохо бы знать.
– Вы верите в наследственность?
– Хорошо бы, если это был Таниос, – вдруг неожиданно заявила
мисс Пибоди. – Лучше уж посторонний! Впрочем, лучше, хуже – что теперь
рассуждать! Ладно, пойду. Вижу, из вас не выудить ничего интересного… Кстати,
кто вас просил этим всем заниматься?
– Покойница, мадемуазель, – мрачно отозвался Пуаро.
Услышав это, мисс Пибоди почему-то вдруг расхохоталась (из
песни слова не выкинешь). Но, быстро спохватившись, сказала:
– Извините меня. Это было так похоже на Изабел Трипп – вот и
все. Кошмарное создание! Правда, Джулия еще хуже. Все строит из себя девочку.
Мне никогда не нравились эти платья с оборочками, тоже мне юная овечка! Всего
хорошего. Видели доктора Грейнджера?
– Мадемуазель, мне придется свести с вами счеты. Вы выдали
мой секрет.
Мисс Пибоди не отказала себе в удовольствии еще раз
расхохотаться.
– Ну и простофили же эти мужчины! Он спокойненько проглотил
все ваши россказни. А уж как разозлился, когда я выложила ему правду! Так и
ушел, фыркая от ярости. Он вас ищет.
– Уже нашел. Еще вчера вечером.
– Ой, как жаль, что меня там не было!
– Очень жаль, мадемуазель, – галантно подтвердил Пуаро.
Мисс Пибоди рассмеялась и вразвалочку побрела дальше.
– До свидания, молодой человек, – небрежно бросила она мне
через плечо. – Не вздумайте покупать эти стулья. Наверняка подделка.
И пошла, смеясь густым, сочным баском.
– Очень умная старуха, – заметил Пуаро.
– Несмотря на то, что не отдала должное вашим усам?
– Вкус – это одно, – холодно заметил Пуаро, – а мозги –
другое.
Мы вошли в лавку и провели там двадцать приятных минут,
разглядывая выставленные на продажу вещи, но покупать ничего не стали и,
довольные собой, зашагали в направлении «Литлгрин-хауса».
Нас впустила и провела в гостиную Элен. Ее щеки на этот раз
пылали ярче обычного. Наконец послышались шаги сверху, и в комнату вошла мисс
Лоусон. Она запыхалась и, казалось, была чем-то взволнована. На голове у нее
был шелковый платок.
– Надеюсь, вы извините мой вид, мосье Пуаро. Я просматривала
шкафы – столько вещей! – старые люди любят собирать всякую мелочь, – боюсь, что
и дорогая наша мисс Аранделл не была исключением – после уборки столько пыли в
волосах – просто удивительно, сколько у людей всего скапливается, – я
обнаружила две дюжины игольниц – целых две дюжины.
– Вы хотите сказать, что мисс Аранделл купила две дюжины
игольниц?
– Да, убрала и позабыла про них – и, разумеется, все иголки
заржавели – такая жалость. Она имела обыкновение дарить их горничным на
Рождество.
– Она была такой забывчивой?
– Очень. Вечно не помнила, куда что клала. Как собака,
которая прячет кость, а потом не может ее найти. Я ей всегда говорила, что
нужно сказать: «Черт, черт, поиграй и отдай!»
Она засмеялась и, вытащив из кармана маленький носовой
платочек, вдруг принялась шмыгать носом.
– О господи, – слезливо сказала она. – Так стыдно смеяться
здесь.
– Вы слишком чувствительны, – заметил Пуаро. – Чересчур
близко принимаете все к сердцу.
– Помнится, мне и матушка моя так говорила, мосье Пуаро. «Ты
чересчур близко принимаешь все к сердцу, Мина», – часто слышала я от нее.
Большой недостаток, мосье Пуаро, иметь такое чувствительное сердце. Особенно
когда самой приходится зарабатывать себе на жизнь.
– Совершенно верно. Но теперь все это уже в прошлом. Вы
сейчас сама себе хозяйка. Можете наслаждаться жизнью, путешествовать, теперь
вам не о чем беспокоиться, не о чем тревожиться.
– Надеюсь, что это действительно так, – с сомнением в голосе
откликнулась мисс Лоусон.
– Уверяю вас, что это именно так. Вернемся к забывчивости
мисс Аранделл. Теперь я понимаю, почему я так поздно получил ее письмо.
Он рассказал, как обнаружилось письмо. На щеках у мисс
Лоусон запылало по красному пятну.
– Элен должна была сказать мне. Отправить вам письмо, не
предупредив меня, – какая дерзость! Ей следовало сначала спросить меня.
Неслыханная дерзость! И ни слова мне! Какой позор!
– Дражайшая мисс Лоусон, я уверен, что Элен
руководствовалась лучшими побуждениями.
– И тем не менее все это очень странно! Очень странно! Чтобы
слуги позволяли себе подобные вольности! Элен следовало бы помнить, что теперь
хозяйка дома я!
Она величаво выпрямилась.
– Элен была очень предана своей прежней хозяйке, не так ли?
– спросил Пуаро.
– Да, пожалуй, но это не меняет положения вещей. Она обязана
была поставить меня в известность!
– Главное – что письмо попало ко мне, – заметил Пуаро.
– О, я согласна, что после драки кулаками не машут, но тем
не менее Элен должна зарубить себе на носу, что впредь ей следует обо всем
спрашивать меня.
Она умолкла, пятна на щеках разгорелись еще ярче.
Немного подождав, Пуаро спросил:
– Вы хотели видеть меня сегодня? Чем я могу быть вам
полезен?
