— Чё-чё?
— К пути, говорю, отношение философское. Как к жизни! Иди, мол, куда идется, а когда дойдешь — не загадывай.
— Ого ж! — Бинго озадаченно покосился в небо. — Правда, что ли? Это мы сами так придумали? Э нет, не путай меня! При чем тут жизнь? Жизненная концепция у меня лично совершенно иная — иди, покуда не упрешься, а как уперся — разворачивайся в ту сторону, откуда пахнет лучше.
— И что, никто из ваших не посвящает свою жизнь единообразной прогрессии на выбранной стезе?
— Всяко бывает. Знаешь, как на тренировках по голове молотют? Вижу, знаешь, вона тебя как уплющили. С сего перепугу такими путями порой отправляются — с факелом не осветишь. Но в целом, конечно, большинство метливое. И кастерлевел оттого низкий, и аттак бонус кривой, зато сника почти у каждого.
— Не упонял!
— Семейный жаргон, золотое детство. Значит в приличном обществе: спиной не поворачивайся… а в лоб мы и сами не ходим. Которые ходили — тех еще в запрошлых веках повыбили.
Бинго оставил поводья, снова свернул на пошедшую лесом обочину, нырнул под дерево и вернулся обратно на дорогу, лучась победительством. В руке принес кривоногий, но развесистый гриб-подосиновик, который и предъявил товарищу с такой гордостью, словно сам его породил и вырастил.
— К ужину готовишься? — деликатно полюбопытствовал Торгрим, могучей своей волей усмиряя ёкнувшее при виде маневра сердце и давя желание посоветовать гоблину поместить добычу в такое место, где губительное солнце ее не достанет.
— «Не проходите мимо» — важный тезис, лежащий в основе всей нашей культуры… или бескультурия, это с какой стороны смотреть. — Бинго любовно подышал на красную шляпку и обтер ее о сравнительно чистую холку Рансера.
— А у нас заместо этого «не влезай — убьет».
— Кто убьет?
— Не влезай.
— Как же не влезать, когда проходить мимо мне заказано?
Дварф стоически запечатал варежку, подспудно ощущая, что хоть правота его и необорима, но против гоблина почему-то не работает. В конце концов, дварфийское племя никогда не ущемляло иные народы в праве на собственные жизненные установки. Возможно, именно не желая влезать из опасения, что убьют. Ну в самом деле, не зря же все сотворены разными, даром что одно пиво глушат и один воздух портят. Правда, и мелькнувшая поначалу там, в каталажке, авантюрная идея выстругать к концу квеста из Бингхама образцового дварфа, какого сэру Малкольму и ко двору нестыдно было бы представить, уже перестала сиять яркой вывеской и потихоньку свивала себе петельку где-то на задворках Торгримова разума. Самому бы с ним не огоблиниться.
— Подержи! — потребовал Бинго, перекинул Торгриму гриб и опрометью пустился опять в подлесок. Чутье на грибы у него с малых лет было экстраординарное, Мастер Зазеркалья даже как-то на полном серьезе расспрашивал его бабушку, не случалось ли ей согрешить с каким фунгусом
[5]
, тем более что и рассудком паренек наводил на подобные подозрения. Бабушка, впрочем, сей факт наотрез (скорее наотмах — резать поленом оказалось не с руки) отвергла, и впредь племенной мудрец был в подозрениях осмотрителен, а в словах шепеляв, на радость Бингхаму.
Вот и в этот раз талант не подвел, и гоблин вернулся в строй с целым пучком опят. Рансер заинтересованно сунулся было носом в сторону хозяйского приобретения, но за своих Бинго стоял стеной и бесцеремонно подправил плечом завистливую конскую морду.
— Если так и дальше пойдет, то можно недурной отдых замостить в этих диких краях, — размечтался гоблин, пересыпаючи добычу с ладони на ладонь. — У нас-то вокруг кланового замка все повыгрызено за века, уже даже грибы поняли: чтоб не сожрали сразу, расти надо где подальше! А тут они непуганые, пейзане, видать, в эту сторону не гуляют — спорим, что к вечеру наберу полную… полное… полный шлем!
И ссыпал опята в свой топфхелм, до поры безмятежно приспособленный куполом вниз у седла. Потом отобрал у Торгрима первый гриб и бросил следом. Рансер обидчиво фыркнул, сердобольный гоблин недолго думая выломал у ближайшей осинки ветку с листьями и сунул коню под нос. Жеребец фыркнул и теперь еще и презрительно отвернул морду.
— Ну и мне больше достанется, — жизнерадостно ответил ему на это Бинго и впрямь зажевал с ветки несколько свежих листочков. — Чё таращишься, борода? Эдак лупетки повыскочут! Тоже хочешь? А самому сорвать слабо?
— А не потравишься?
— Все, что с дерева висит, можно кушать, — заверил Бинго авторитетно. — Проверено лично. Кроме… э-э-э… нет, даже это можно, но чёта какта таво, этаво… я еще не проголодался опосля сытного завтрака.
И показал веткой на то, что счел неаппетитным. Оказался прав — Торгрим тоже нахмурился и на всякий случай переместился поближе к своему седлу, на котором была пристроена любимая секира.
С раскидистого ясеня свисал в петле оборванный человек. Лицо его почернело и распухло, вываленный язык торчал неаппетитной полусгнившей колбасой, а босые ноги были снизу заметно погрызены каким-то небрезгливым лесным обитателем. Из приметного имущества в глаза бросалась только деревянная табличка, прицепленная за ворот дырявой холщовой рубахи.
— Буквицы, — констатировал Бингхам уныло. — Небось сингопальские.
— Зачем же? — Дварф прищурился на табличку, всячески стараясь не цепляться взглядом за искаженное лицо. — Вполне тутошние.
— А ты различаешь?
— На Всеобщем читаю свободно, небось не варвар. Написано там… — Торгрим сощурился еще пуще, — «галадранетс».
— Галадриэль, может? — Бинго критически оглядел тело. — Нет, не она. Не те… гм… глаза и прочие формы. Чё за слово такое?
— Голодранец, говорят тебе! Значит, всякого имущества лишенный, через прорехи в одеянии оскорбляющий окружающих непрошеной демонстрацией различных органов.
— С кем не случается. — Гоблин нервно поежился. — Что ж, за это сразу в петлю? Он, может, не со зла и без умысла! Да ты глянь, какая на нем рванина, — как не сверкнуть через такое?
— Да и то с чужого плеча. — Дварф кивнул на тело. — Гляди, в штаны едва втиснут, а в рубаху бы таких двое вошло.
— Чем-то, видать, сильно огорошил местных завистников. — Бинго на всякий случай оглядел себя с ног до головы, убеждаясь, что цел на всей протяженности. — Снимать будем или пускай себе висит, мух отвлекает?
— Не влезай, ибо убьет.
— Да брось ты, этот уже отубивался.
— Этот — да, а вон тот может, если подмога сбежится вовремя.
