— Эт-то еще что за… — только и смог просипеть Торгрим, прежде чем руки его, додавив то, что недавно было несокрушимой големской шеей, сомкнулись.
— Ты ж гляди! — благоговейно ахнул сержант Гилберт. — Задавил, как есть задавил гада! Ну, дварф, ну, герой!
— Да, мы такие. — Торгрим уронил чудовищно потяжелевшую голову на землю. — Фу, мразь какая… Сержант, не в службу, а в дружбу — ты б не мог меня из дерьма выкопать?
Сержант ухватил его за запястья и с надсадным кряканьем проволок несколько шагов, вытащив из бесформенной кучи големовых останков.
— Чем могу, дружище, но для особой дружбы сейчас, извиняй, времени нету — мир как с цепи сорвался, служба поджимает. Слышишь этот набат? Город горит!
Торгрим застонал. Набат действительно гудел где-то неподалеку — он-то сгоряча подумал, что это кровь в ушах стучит. Ну да, как же, пожар… с чего бы?.. и кого это совсем недавно видели с факелом в руках?.. И какой проклятый, тупоумный, недостойный сын Морадина подначил этого «кого-то» за сей факел взяться?!
— Ты лежи, лежи, — успокоил его сержант. — Ты у нас и так народный герой ноне, а на пожаре с твоим-то ростом делать особо нечего, только бороду попалишь. Как встанешь, иди в Форт Стражи, тебе всяк покажет, — уж там мы, чем можем, проставимся, вот только разберемся со всеми этими безобразиями.
«Разберетесь вы, как же, покуда мы за ворота не выберемся», — обреченно помыслил дварф. Вот интересно, если позволить Бингхаму тут задержаться на недельку-другую, чем это кончится? Стены осыплются? Произойдет потоп, хотя бы и при окружающей засухе? Из обширных прилегающих лесов выйдет приблудное гзурское воинство и возьмет Прузен лихой кавалерийской атакой?
Сержант отрывисто скомандовал своим прихлебателям не отставать и убыл, а Торгрим долго еще лежал, вяло смахивая с себя навозно-помойное изобилие и пытаясь постичь волю Камня, без которой, как известно, ничего на свете не свершается. Если уж в чем-то он, Торгрим Даймондштихель, Десница Клангеддина, капитально сбился с пути, можно было его, например, убить, благо случаев было много… но зачем же так надругаться? Подобных испытаний и самый просвещенный оллам не припомнит. Прибить гоблина совсем в надежде, что с его смертью и «забурления» прекратятся? А ну как на самого перескочат, как частенько бывает с проклятиями? Да и не дело это, не праведный путь — лишать жизни невиновного, ибо воистину при всей своей паскудности Бинго существует отдельно и терпеть его можно, пусть и скрипя зубами; а забурления его — тема совершенно отдельная. Терпеть дальше? У хумансов это распространенный теологический тезис — «Господь терпел и нам велел», но, даже не будучи записным дварфийским боговедом, Торгрим был твердо уверен, что Морадин никогда не терпел подобного сам и уж подавно не стал бы требовать этого от своих чад, ведь даже у лучших из них труба много ниже и дым много жиже.
Навскидку осталось два выхода — либо пытаться как-то постичь суть забурлений, для чего придется, вероятно, копаться в пыльных книгах и вытрясать правду из раздражающе заумных мудрецов, либо попросту не мешкать на пути, поскорее выполнить задание сэра Малкольма и отвязаться от вредоносного гоблюка, пока весь окружающий мир не рассыпался вдребезги. А учитывая обстоятельства, первый вариант пришлось отмести как нереальный — ни фолиантам, ни мудрецам губительного Бингхамова присутствия было бы не перенести. Что ж, единственный выход хорош хотя бы тем, что позволяет не задумываться о мелочах — правильный ли он, куда ведет, не заперт ли. Давний гордый девиз подгорного племени — «Ломящийся да проломится» — никогда еще не подводил Торгрима
[10]
.
Набат продолжал гудеть, а в ночном небе над крышами домов появилось зловещее зарево. Похоже, пожар разбегался по крышам, как крысы разбегаются по овощному погребу. Не потерять бы лошадей, пришло Торгриму в голову. Подгоняем этой тревожной мыслью, дварф стиснул зубы, перекатился на живот, поднялся на четвереньки, а после и на ногах утвердился. Ничего, стоять можно, а что разит как от выгребной ямы — так то ли еще будет!
Ночка, что и говорить, выдалась бурная и кончаться пока не собиралась.
7
Бинго явился в Форт Стражи с первыми проблесками рассвета — видать, утомился за ночь разрушать город и решил передохнуть до следующего прихода темноты, лучшей подруги таких вот вредителей. Торгрим разглядел его сразу, потому что в тот момент, когда гоблин входил в ворота, разливающий стражник оступился и чуть не разлил пиво, а алебарды, составленные в козлы в углу двора, самопроизвольно осыпались — поди не насторожись. Вид Бинго имел усталый и нахохленный, но при виде дварфа и выстроившегося у коновязи конного состава экспедиции просиял и расправил плечи, отчего Торгримово сердце, вопреки несгибаемой храбрости, ушло в пятки.
— Старина! — завопил Бинго и припустился к компании, тесным кружком рассевшейся вкруг заменяющей стол бочки. — Как я рад, что ты цел!
— Правда? — не поверил Торгрим по традиции.
— Самая что ни на есть! Ты прикинь, этот местный дерьмомаг мне карами грозился! Ну ничего, подумал я, у меня в рукаве такое бородатое, с ним сперва носами померяйся; глядь туда, глядь сюда, а тебя и нету, и народ бормочет разное — кто говорит, что ты о статую убился, а кто — что в дерьме утонул! Я за тебя волновался.
И в припадке чувств облапил Торгрима, приподнял над землей и потряс, а когда поставил — отобрал у него кружку и беззастенчиво ее вылакал. Стражи, отпивающиеся вместе с дварфом после тяжкой смены, одобрительно загудели и смотрели добрыми глазами, так что прояснять вопрос с истоками пожара Торгрим постеснялся.
— Добрался-таки до мага?
— А чего ж не добраться? До его башни ходу было пять минут.
— А остальное время где шлялся?
— Искал башню. Ну, ты ж знаешь, решил дорогу срезать, а там тупик, вернулся — заблудился, стал выбираться — провалился в подземные тоннели, вылезать принялся — еще глубже ухнул… Вы, служивые, в курсе, какие у вас там крысищи обитают?
Бинго запустил руку за пояс, пошарил там и вытащил крысиный хвост толщиной с запястье и длиной в руку. Один слабонервный страж от такого сюрприза поперхнулся и плюнул пивом в сторонку. Бинго возмущенно всхрюкнул, отобрал кружку и у него и тоже высосал в три опытных глотка.
— Вы не волнуйтесь, ваш хлеб я отбивать не стану. — Гоблин огляделся и опроверг сам себя, отобрав еще у одного зазевавшегося ломоть хлеба. — Там еще и на вашу долю осталось. Это, как я понимаю, детки такие, а каковы родители… ну, недосуг мне было, тем более как раз лаз наверх нашел, а то бы сходил поглядеть, чтоб впредь говорить честно, что видел всякое. Вылез в переулке каком-то, где, кто, чего — непонятно, стал во все двери вламы… стучаться. За первой ничего, за второй мешки, бочки да какие-то дядьки злые, в платках на головах, даже слушать не стали, сразу бить бросились, насилу утек… Грубые вы, городские! Вот такие платки, если кому интересно.
