— Сойдет, — заключил Бинго удовлетворенно. — Правда, я по соседнему столбику целился, но все равно ж попал куда-то?
— Да ты ж на ярд промахнулся!
— Подумаешь! Этот столб точно такой же. Так ли важно, куда целишься, если, даже промахнувшись, все равно попадаешь?
— Вот только попробуй по мне попасть взамен вражины!
— Да расслабься, борода. — Бинго понизил голос и, развернув меч рукоятью вперед, сунул дварфу под нос позолоченное навершие. — Видишь яблоко? Оно пустое внутри, оттого легкое, какой-то щеголь его присобачил взамен железного двухфунтового, оттого клинок и косит на маневрах. Вот и все проклятие.
— Так скажи сержанту и отдай, взамен того чтобы спирать реликвию.
— Дудки! Подарено, теперь сам буду таскать, а яблоко новое ты мне присобачишь при оказии. Сержант, а больше от рыцаря ничего не осталось?
— Фамильный склеп на городском кладбище.
— Что внутри?
— Не знаю, внутри не бывал и тебе не советую.
— Опять проклятие?
— Нет, уважение к покою усопших. Если Прузен чего и оставил, то не мне и не моей службе, а стало быть, распоряжаться боле ничем я не могу.
— А я вот могу, — похвастался было Бинго, но Торгрим спешно скроил извинительную мину и принялся его выталкивать в сторону коновязи. Этот ведь доведет до того, что даже совершенно дружественный сержант начнет смотреть исподлобья, а потом и опять пройти пригласит! Хорошо еще, Бинго не проболтался, что это по его милости полгорода прогорело, всю ночь тушить пришлось, а потом еще гонять мародеров, не замедливших воспользоваться ситуацией.
— У меня не забалует, — пообещал дварф сержанту, — ты б рассказал нам, уважаемый Гилберт, далеко ли от ваших ворот до рухуджийского бордерленда?
— Загрустил, по-эльфски чесать начал, — подметил Бинго. — Да, ты б рассказал, сержант, а то еще добраться помог, на обоз какой пристроил, в дорогу пирожков напек…
— До окраин Рухуджи два дневных перегона. Гонцы королевской службы на отборных скакунах и за один добраться могут, но вам-то поспешать, как я вижу, не с руки.
— Я б с охотою поспешил, сержант, но не вижу возможности — на ослике трусить быстрее, чем он может, не получится, да и большая лошадь сильна отнюдь не скоростью. Да я и не усижу на этой отборной как-ее-там, даже если предложить моему зеленому приятелю ими разжиться. Слыхал я еще про транспортную магию, но после событий этой ночи здесь, мне кажется, нам ловить нечего. Может, есть какие еще предложения?
— Насчет скорости едва ли чем помогу, но в последние дни сильный восточный ветер. — Сержант указал на полощущиеся флаги над фортом. — То есть вам попутный.
— Точно, вояка! — возрадовался Бинго. — Надуем дварфовы штаны и полетим на них, как тот гномский исследователь на воздушном шаре.
— Летите, ежели угодно. Но я-то про что? За воротами через пяток миль будет развилка, и правая дорога поведет на север, к Серебрянке. По ней постоянно суда ходят — что вниз, что наверх, так вот вам наверх по течению и надо — в аккурат к рухуджийской границе доставят. Слыхал я, от лишней охраны купцы не отказываются, ибо места там суровые.
— Наш борода воды боится, — наябедничал Бинго незамедлительно. — Правда, постоянно сей страх укрощает, макаясь мордой во всякую лужицу… кстати, тебе не повредит еще разок помыться, друже, больно от тебя разит.
— Твоими стараниями.
— Ну извини, впредь ты будешь с магами толковать, а я по злачным кварталам бегать, приключаться да экспу стричь.
— Чего стричь? Опять по-эльфийски?
— Нет-нет, это как раз чисто наше, гоблинское. «Прирастать пузом» значит.
— Ты скажи лучше, плавал ли на кораблях речных? Не выйдет ли впрямь преимущества в скорости?
— Корабли неспешны, к тому же против течения им пробиваться не всегда в радость. Но с другого конца ежели глянуть, они плывут круглый день, а еще им останавливаться не приходится — ни на обед, ни на подраться… все на плаву, попутно продвижению. Я б сказал, что идея хороша, аж неожиданно от хуманса при исполнении ее дождаться. А что, ты оборол свою робость всяких струй и готов тонуть?
— Тонуть я не готов, а вот плавать, ежели на пользу концессии, — как-нибудь прикушу себе бороду. Благодарим тебя, сержант, за ценный совет, общее гостеприимство, славное пиво, замечательный меч и за то, что не посадил сразу в кутузку.
— И за синее небо, и за зеленую траву, и в особенности за правильный дом с красными фонарями. — Бинго мечтательно вздохнул. — О, а это никак нашего подрядчика Филиона волокут… да с каким видом — не иначе на смертную казнь нагрешил чем-то!
Посланный за щитом стражник и впрямь вернулся, таща за холку молодого художника. Вид Филион имел самый бледный, то ли с перепугу, то ли от бессонной ночи за трудами, ногами заплетался, ерошил волосы и бормотал что-то издалека неслышное.
— Час от часу не легче. — Сержант выдвинулся на передний край. — Что там стряслось? У нас и так мародеров полные камеры!
— Этот вот паскудник покушался на рыцарскую честь и сотворил непотребное, даже и рассказывать совестно, — отрапортовал стражник и встряхнул художника. — Ну ты, давай-ка, покажи сержанту свою мазню!
— Ваша честь! — На глаза Филиона навернулись крупные крокодильи слезы. — Это ж я не по умыслу, то есть не по своему умыслу! Вон тот сударь заказать изволили, я возражал, что надобно иными образами, но они настаивали, бить лицо грозились за отклонения от диздока, а также сапогом иные области обхаживать…
— Ну уж будто бы. — Бинго словно даже и смутился. — Не так уж я и страшен, скажи им, борода? Я шутил. Я веселый!
— Показывай, — велел сержант устало. — Недосуг мне с вами.
— Пусть уж сударь посмотрит и признает, что согласно его заказу исполнено!
— Смотри сюда, сударь. — Гилберт поманил гоблина пальцем и, выдернув из тряских рук художника завешенный тканью щит, резко сдернул с него обертку.
На полминуты повисла глухая тишина, в которой слышно стало, как вредоносный жук грызет дерево ворот и зевает на стене форта дрыхнущая кошка.
— Это вот ты и заказывал? — осведомился сержант деревянным голосом.
— Точно это, — тихо, но твердо признал Бинго. — За буквицы не уверен, не разбираю, но, судя по тому, как твое должностное лицо наливается, парнище и тут не подвел.
— Чё просили, то и написал, и стыдно же теперь! — плаксиво возопил Филион, делая попытку бухнуться на колени. — Да кто ж из мэтров от живописи после такого меня в ученики возьмет?! Пойду теперь домой, свистульки до конца жизни вырезывать!
— А десяток плетей за хулиганство и оскорбление нравственности не хочешь?
— Да я чего? Это все они!
— Это вовсе не «все они», — сурово отрезал гоблин и отобрал у сержанта щит. — Они только заказали, а сделал ты. Так что давай, давай, не отлынивай. Денежку передали тебе?
