Рожи гоблинов на такое неосторожное откровение отразили столь широкий спектр всех мыслимых порочных чувств, что благочестивый паладин досадливо плюнул в костер, улёгся на бок, чтобы их не видеть. Ещё и угрозил кулаком Чумпу, который вдумчиво оглядывал реверс принцессы и уже начал понимающе кивать. Чумп равнодушно двинул плечами — мало ли у кого какие комплексы — поймал брошенный через костер кусок мяса и впился зубами.
С полчаса принцесса крепилась, пробовала даже жевать полоски вяленого мяса, кривила красивое личико в аристократической гримаске, наконец улеглась как кошка — клубком. Чумп покосился, выждал, пока задышит ровно и неглубоко, и вытащил саблю.
Генерал ещё в форпосте отметил, что Чумп променял дорогие, проклёпанные серебром ножны сабли на другие, грубые и прочные, из чернёной дрейковой шкуры. На рукояти сабли тоже было серебро, но от частых хватаний потемнело, перестало блестеть. Сейчас же Чумп принялся неспешно намазывать сажу на светлый булат клинка, и Панк, уперши подбородок в колени, с удовольствием наблюдал за умелыми действиями мастера. Сам он сабель не любил, считал баловством — сабля режет лучше меча, кто спорит, зато меч рубит как топор, а коли ты могуч, как сам Панк, то рубящие удары в твоем арсенале самые главные. Зато увёртливому и быстрому Чумпу не всякий меч будет по руке, а вот сабля как влита в руку. А что воровская привычка чернить клинок, дабы не бросал бликов когда не надо, так она понятна и привычна, у самого меч чёрный как ночь, хоть никогда и не опускался до тайных действий. Сажа покрыла весь клинок, Чумп отставил руку в сторону, покрутил кистью, пытаясь поймать на лезвие отблески костра. Ничего, не блестит. Воткнул саблю в ножны, проверил за спиной свои кинжалы и мягко поднялся.
— Пойду пройдусь. Посмотрю, что да как. Вроде мы на меже, ни один барон не сунется, тем более ночью… Но это не только мы разумеем, тут таких голодранцев… ну, странников вроде нас может быть как сельдей в бочке. И не все, как я, добрые.
— Не заблудись, — наивно упредил Вово.
— Это как? Сами не заспите. Даже и не от врагов, а так, счастье своё не проспите. Там в кустах, кабы вы потрудились посмотреть, кое-что любопытное. Не иначе как тут недавно был друид, деревцо подлечил, и чага на лигу в округе не далее как вчера обломана. Я попробую по следу, но друида в лесу… хммм…
Сказал — пригнулся и шмыгнул в ночь, и ни веточка не хрустнула. Кижинга поперхнулся чачей, не ожидал такой прыти, выплюнул спешно в огонь, жидкость полыхнула синим пламенем, опалила орку брови. Он шарахнулся, опрокинулся на спину, едва не попал локтем по спящей безмятежным сном принцессе.
— Тьфу на вас, гоблюки! Вижу теперь, почему Его Величество Минимус вашего брата на дух не переносит!
— Эт почему же? — Вово осоловело хлопал глазами, вяло жуя корочку — догрызал второй каравай, всё едино завтра в город, а там авось покормят душевно. Горячего не ел уже неделю, а супу так вовсе полгода не видывал. — Ты чачу-то не переводи! Давай сюда, коли не лезет.
Панк сумрачно проводил Чумпа взором, кинул ему вслед обглоданную кость.
— Он не истинный гоблин. Ловкий и мыслит. В древние времена таких не было.
— А какие были?
— Как я.
— А как я? — Вово аж пасть разинул.
— И таких не было.
— Помнишь, что ли? — съязвил Кижинга, опять приложился к бурдюку, улёгся удобнее.
— Эт тебе всё задурно, по наследству, вон какой знатный рыцарь нос утирал. А я начинал ополченцем, к нашим кострам каждый вечер прибивался кощунник какой-нибудь. Чем лучше покормишь, тем больше наплетут. Ну и про гоблинов в том числе. Один целую неделю баил про Занги с детьми… Не было таких, как ты, Вово. Похилее были. Чтоб тролля так швырнуть — отродясь видано не было. Вон Чумпа расспроси, как вернётся. Хоть и не кощунник, но кто когда чего — ведает.
Костёр продолжал мерно щелкать, Кижинга как лежал на спине, так и начал издавать не особо громкий, но равномерный и глубокий храп. Уже и Вово ткнулся подбородком в грудь, и Панк молча принял на себя первое дежурство, как и полагается старшему в отряде. Первое ко всему — самое безопасное, враг, коли подползает к лагерю, всегда ждет второй, а то и третьей смены, тут-то уж часовые спят точно. Так что первая смена — халтура, можно особо не ломать глаз, вглядываясь в темень, не хвататься за меч при каждом шорохе из чащи… Воистину, был генерал Панк по самый шлем набит житейской мудростью.
Генерал вытянул из ножен меч, сел к костру вполоборота, спиной к толстому стволу, и воткнул лезвие в дёрн. Со стороны не разберёшь, бдишь ли ты или уже дрыхнешь. Сцепил на эфесе руки и обратился в слух.
И, конечно, всё проспал — и пересменку, и подход пресловутых врагов.
Ещё не проснулся, когда привычное ухо поймало свирепый посвист чего-то тяжелого и зловещего. Мигом сцепил пальцы на рукояти меча, кувыркнулся влево, вкатился в остывшее кострище, а палица вместо его головы звучно хряснула по стволу толстого ясеня. Верзила, ею орудовавший, был не мельче генерала, в толстой кожаной рубахе, каковая надежно защищает от лёгких стрел и скользящих ударов, на голове — треугольный колпак с дырами для глаз и рта. Палицу тут же перехватил для нового удара, со спины стряхнул на локоть лёгкий щит. За его спиной появлялись из-за деревьев другие — с копьями, топорами, а иные и с сетями. Генерал насчитал пятерых, потом пальцы на руке кончились, а пёрли все новые! И только бледные звезды, гаснувшие в рассветном небе, были свидетелями вопиющего неравенства сил.
— Подъём! — возопил Панк, будто его пырнули шилом в известное место. — Дадим отпор, сокрушим татей!
— Татей ты сам, — глухо посоветовал Вово и сладко зевнул, не изволя пробудиться. — Меня это… как тролли пойдут, пните, тока не больно…
Кижинга рывком сел, стряхнул на лицо забрало и пытливо оглядел наступающих. Воины так себе… по чести, так вовсе больше смахивают на охотников. Правда, охотники не станут прятать лица под уродскими колпаками, но не станут и воины! Разбойники да еще рейдеры, охотники за беглыми, ну и всё, пожалуй. Слишком велика шайка для разбойников — кругом бароны, а они такие сборища истребляют нещадно, вот тати и избегают скучиваться, ибо так их легче выследить. Но и на баронскую дружину непохожи — больно разношёрстно оружны и одоспешены, не у всякого даже кожаная рубаха, но вон видны двое в тяжких крупноячеистых кольчугах, а у одного поверх холщовой рубахи нацеплен стальной нагрудник. Передний, с палицей, остановился, вдруг заявил с обидой:
— Это кто тут тать?
— А ты! — уязвил генерал радостно. — Спящего меня дубьём по чану — не тать ли? Вот я тя на башку усеку, будешь знать, да уж не воспользуешься!
Верзила отступил на шаг, угрозил дубиной.
— Сам ты тать! Гзур жирный!
Генерал вскипел как чайник, пригнулся для прыжка — сейчас рвануться и шарахнуть со всей дури, меч как колун, расколет башку обидчика, будь она хоть каменной… Но внезапно с боков сдавили мощные объятия, удержали.
