В полутёмной зале помимо слабо стонущего первого гзура нашёлся еще один — могучий, седовласый, с бородой, расчёсанной надвое, и в командирской кепке. Ещё был хозяин, трусливо укрывавшийся за широкой спиной гзура.
— Приветствую, коллега, — обратился Панк к гзуру. — И ты тоже до кучи? Погодишь, пока за мечом схожу, либо же тебя по дварфийским обычаям сапогом обиходить?
А сам уже разглядел, что сапогом не выйдет, вояка бывалый и даже на равном оружии его не вдруг одолеешь. К тому же у гзура полуторный меч на боку, а у него самого что? Мяса кусок… Может, предложить ему такой же поджарить, дабы учинить поединок и впрямь на равном оружии? Вот на черпаках фуражиры древности, говорят, знатно бились, была и вовсе чудесная Кенорская баталия, где пятеро полевых кухарей одолели отряд панцирников не иначе как кашей — столь метко швырялись раскалённой размазней, что латные бедолаги насилу ноги унесли… Пора бы в историю дуэлей внести и котлетный прецедент!
Гзурусу, однако, плевать было на анналы истории.
— Я — твой смэрть, — сообщил он генералу и плавно скользнул навстречу, легко извлекая из ножен длинный узкий клинок-бастард.
Тесаком генерал подбросил мясо кверху, на лету пробил кусок ножом и вогнал острие в стену. Хоть рук занимать не будет. А потом метнул тесак в гзура, наперёд зная, что того этим даже не задержишь, и бросился обратно в кухню. Позади звякнуло железо, глухо стукнул о пол отбитый тесак, гзур тоже прибавил шагу. Тут на мгновение замешкаешься — больше песен петь не придётся! Панк на бегу пригнулся, ухватил кончиками пальцев эфес длинной сабли, что укреплена была поперек спины у оглушённого сковородой, и как бежал, так и бросился головой в затянутое бычьим пузырем окно. Повезло, что сам, принимаясь давеча за готовку, отодвинул мощные дубовые ставни! Воткнулся в мягкое, упругое, продавил, ободрал плечи о не на гоблинов рассчитанное окно и выкатился на солнечную улицу, мощённую булыжником. В кувырке отбил спину, но отточенная полоса стали свистнула позади, не задев. Перекатился, вспрыгнул на ноги, перевёл дух и щеголевато перехватил саблю в мало что не эльфийской манере, сам себе подивился — это откуда ж у хлопца эльфийская прыть, вона как клинок подал режущей кромкой кверху, сам бы головой и не додумался, что эдак возможно, а руки делают!
Гзур выглянул в окошко. Горбоносая его физиономия омрачилась. Хотя народ вокруг и не склонен был принимать чью-либо сторону, положение всё же складывалось незавидное. То ли ещё одолеешь вооружившегося гоблина, то ли… Здесь на карте уже не только жизнь, но и весь баланс гзуро-гоблинских сил в регионе. Мигом весь город прознает, что гоблины дважды за два дня натянули нос знатнейшим из детей Гзура! Не успеешь опомниться, как всё племя превратится в посмешище, как уже случилось с захудалыми коленами гзуродов и гзуреков.
— Вылазь, борода, — ласково предложил генерал. — А то могу и пару частушек про ваш род спеть. Не обрадуешься.
Гзур запыхтел. Тем, что генерал Панк мнил музыкальными способностями, он уже успел объесться. Вылезать, однако же, было крайне неловко, ибо нырять с разбегу головой вперёд — привилегия исключительно гоблинов, как-нибудь иначе протискиваться в узкое оконце дюже чревато застреванием, а пойдёшь, как джигит, в обход, через дверь — ещё чего доброго сочтут за бегство с поля боя.
Генерал нехорошо заулыбался и прогулочным шагом отошёл подальше. Нервировать гзура близостью сабли он считал ниже своего достоинства.
— Вылезай, да поживее. У меня обед стынет. Не боись, коли гузно застрянет — подрежу малость.
Гзур неуклюже протиснулся в оконце, чуть было не застрял мощным задом, но рванулся и таки выбрался на свободу. Где и наткнулся на троих крепких малых в чернёных кольчугах, с увесистыми колотушками в руках. Городская стража. Только их и не хватало.
— Ишь какой прыткий, — лениво процедил ближний. — Эт чего же ты, добрый кейджианин, безобразишь? В околотке давно не бывал?
— Эгей, молодцы! — возмутился генерал. — Вы бы пошли пивка хлебнули, а? С этим я уж сам, по-свойски!
Стражи осмотрели и его, самый разговорчивый качнул дубинкой и в том же неспешном ритме полюбопытствовал:
— А тебе, десантура, боле всех надо?
Генерал набычился, расправил плечи, многозначительно поправил дворянскую цепь на поясе, попытался даже, не выпуская сабли, раскинуть пальцы веером.
— Без сопливых скользко! У нас дело личного свойства.
— Вот в каталажке и решите, — постановил страж. — А ну кидай саблю, и ты, в кепке, тоже.
— Не горячись, друг! Пожалей моего престарелого папеньку, он не хотел! Болезнь такая, мания величия зовется, мнит себя Роландом, чуть отвернёшься, уже с кем-нить задрался. Ну да ничего, я за ним присмотрю, вот те слово!
Генерал от такой наглости аж поперхнулся, а самозваный его наследник, оказавшийся, ясное дело, Чумпом, хлопнул стража по плечу, что-то сунул в ладонь, сделал ещё какой-то малопонятный пассаж над кошелём для сбора штрафов, что оттягивал пояс стража, но сзади предупреждающе закашлял Хастред, и ущельник слегка опомнился, даже малость смутился. Страж смягчился, кивнул, бывает, мол, но марку суровости выдержал — погрозил генералу кулачищем.
— Смотри у меня! Чтоб тише воды!
— Чего-о-о? — насупился генерал. Он и сам себя уважал, а тут ещё обнаружил под рукой всё свое воинство. Причём покрытая испариной башка Хастреда торчала из отличной мощной брони, из-за костлявых Зембусовых плеч глядел арсенал на малую дружину, а Вово был как Вово, ел на ходу пирожки из большого лотка и смачно рыгал на левую сторону, следуя своим смутным представлениям о мистицизме. — Эт ты мне, генералу и барону?
— Не связывайся, генерал, — посоветовал упарившийся с непривычки Хастред. Сейчас ему меньше всего хотелось драться, а больше всего — погрузиться в светлое копошильское пиво на пару дней. — Эти служаки недостойны столь благородного гнева.
— Да это ж наш тутошний книгочей, — признал его один из стражи. — Тоже в генералы, что ли, метишь?
— Заразился евоной болезнью, — пояснил Чумп. — Жутко заразная… Выпейте с папашкой по кружечке, сами побежите объявляться Хранителями.
Стражи не сговариваясь попятились, а вперёд протолкнулся всё ещё не избавившийся от отходняка Вово, повёл мутным взором, явно выискивая троллей…
Гзур, как муж немалого ума, чётко осознал, что более ничего, кроме катастрофы, ему не светит. И придумал, как с честью выйти из ситуации.
— Эй, пачтэнный! — обратился он к самому разговорчивому стражу. — Моя сдаюсь! Вазмы мэч, только нэ попорть. Куда идти?
Стражи вяло переглянулись.
— Иди уж, воитель… И не буянь.
— Ага, заходи в гости, — пригласил генерал кровожадно.
Стражи затоптались на месте. Вроде как конфликт улажен, остальное не их дело, однако ж гзуру явно грозит расправа, и можно бы его таки взять под стражу, дабы спасти. Так ведь он ничего предосудительного не делает, что ж теперь, дискредитировать себя самих, являя миру образчик полицейского произвола?
