– Какую? – встревоженно чирикнул я.
– Ну, хорошо хоть этого ты не знаешь, значит, не зря я тебя позвала. Обидно тратить магию понапрасну. – Нори еле заметно улыбнулась, но серьезное выражение тут же вернулось на ее лицо. – Для них это вопрос особой важности. У Эбенезума в Голоадии есть заклятый враг, очень сильный демон по имени Гакс Унфуфаду.
По моей пернатой спине пробежали ледяные мурашки. Так ее предостережение касается Гакса? С каждой минутой ситуация становилась все более и более отчаянной.
– У Гакса есть план в отношении твоего учителя, – продолжала Нори. – По-настоящему демонический план. Слушай внимательно, еслихочешь спасти ему жизнь…
– Да, люб… – начал было я и тут же почувствовал боль в груди. Нет, не в груди магического воробышка, но в груди моего настоящеготела, находившегося за много миль от Нори.
Кто-то пытался проколоть меня насквозь!
Глава шестая
«Наступает время, когда волшебник должен уйти на покой и переложить мантию ответственности на более молодые плечи. Стало быть, нам пристало хорошо обучать своих наследников, чтобы они не запятнали нашего имени, обзавелись хорошей клиентурой и могли содержать дом в Вуште, где мы проведем оставшиеся годы в довольстве и покое».
«Наставления Эбенезума», том LI
Это был единорог. Он стоял за изгородью прямо напротив меня, а его золотой рог упирался мне в грудь.
– Ну наконец-то ты очнулся, – произнесло величественное животное. – Тебе, должно быть, снились странные сны. Расскажи мне о них. Часто ли тебе случается чирикать во сне?
Я сделал шаг назад, подальше от острого кончика рога. Так вот что разлучило меня с моей возлюбленной, как раз когда она собиралась сообщить мне самую главную новость!
– Что случилось? – кое-как выдавил я. Образ воробья еще не вполне покинул мое сознание. – Что тебе нужно?
Животное вздохнуло:
– Единорогам, как бы прекрасны мы ни были, тоже бывает одиноко.
– Так ты растолкал меня потому только, что соскучился? – не поверил я своим ушам.
– Да. – Ресницы его прекрасных, проникающих в душу глаз затрепетали. – Поэтому, а еще мне нужна была девственница или девственник, чтобы положить голову ему на колени.
– Отстань от меня! – завопил я. Это было уже слишком!
– Ну вот, – завел он плаксивым голосом. – Мало того что эти грубые скоты заперли меня здесь и не дают бродить по зеленым лугам, как мне и пристало, так еще и не восхищается никто. Знаешь, как тоскливо делается, когда никто тобой не восхищается?
Мне хотелось визжать. Неужели я расстался с Нори только потому, что какой-то твари приспичило, чтобы ею повосхищались? А моя любимая так и не передала мне свое сообщение! Я должен вернуться к ней. Изо всех сил попытался я вновь заставить себя думать о воробье.
Но все без толку. Я был слишком расстроен. Злость убила во мне всякую способность к концентрации. Кажется, хуже уже и быть не могло.
И тут пошел дождь.
Сарай перенес летний дождь очень просто: он протекал во всех местах разом. Теперь я наконец понял, как ему удалось продержаться так долго. Вода не могла причинить старой постройке никакого вреда, поскольку старая постройка просто пропускала ее сквозь себя прямо на нас.
Короче говоря, ночь мы провели не в самых комфортабельных условиях.
На заре кто-то начал колотить в дверь нашего пристанища:
– Подъем! Пора вставать! Мы вас ждем! Мы? Почему они нас ждут? Тут только до меня дошло, что накануне я довольно долго разговаривал с Гиппогрифом, но так и не выяснил ничего по существу. Что-то он там болтал про межвидовые связи, но к нашему нынешнему положению это вряд ли имело отношение. По крайней мере, я на это надеялся.
Дверь не выдержала напора и с омерзительным чавканьем рухнула на раскисший за ночь земляной пол сарая.
Эбенезум со стоном повернулся на другой бок. В дверном проеме возникла орлиная голова Гиппогрифа.
– Да уж, – прокомментировал он. – Ну ладно, дадим вам еще пару минут, чтобы собраться с мыслями. Как-никак, вы – почетные гости.
Эбенезум сел и чихнул.
– Я подожду снаружи, – закончил Гиппогриф и убрал голову из проема. – Мне известно, как вы, люди, дорожите своей частной жизнью.
– Вунтвор, – прохрипел Эбенезум после того, как тот вышел, – я не могу выйти к ним.
Я внимательно посмотрел на учителя. Это путешествие оказалось для него более чем утомительным. Он шутя преодолевал одну неприятность за другой, заклинаниями отводил от нас опасности, хотя и мог чихать после этого часами напролет, но в конце концов всех наших приключений оказалось слишком даже для него. За всю дорогу не больше пяти раз случалось такое, что после особенно тяжелых испытаний аура волшебства покидала его на некоторое время, и тогда нашим глазам представал всего лишь усталый старик.
И вот это случилось опять. Предыдущий день оказался слишком утомительным. Ему нужно было как следует отдохнуть. И прежде всего ему нужно было держаться как можно дальше от всего, что хотя бы отдаленно напоминает магию, иначе его носу конец.
Однако Гиппогриф собирался вести нас на собрание чудовищ. А для моего учителя при его болезни такая встреча – все равно что сезон цветения для аллергика. Если он выйдет к ним сегодня, то это будет его последний выход.
– Я сам справлюсь. – Прежде чем учитель успел что-либо возразить, я вышел из сарая и подошел к Гиппогрифу.
– А где второй? – задал вопрос тот.
– Я главный. – Это была чистой воды ложь. – Второй слишком стар да и болен к тому же, как ты видел. Если он нам понадобится, можно поговорить с ним позже.
Гиппогриф взвесил мои слова:
– Но разве не он – волшебник? То есть я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в человеческой одежде, но, по-моему, на нем мантия мага, не так ли?
Гиппогриф, разумеется, не ошибался. Надо было соображать, и быстро. Как же убедить этих тварей, что Эбенезум ничего собой не представляет, и тем самым дать волшебнику шанс отдохнуть и набраться сил?
– Ну да, старикан был когда-то волшебником, очень давно. Неплохим, кстати. Он и сейчас еще кое-что может, когда в форме. Мы позволили ему сохранить мантию. Это что-то вроде дани уважения. Но у него нет шляпы. Только волшебники в расцвете сил могут носить шляпу.
– А ты, значит, в расцвете? – спросило животное.
Я торжественно кивнул.
– А где же твоя шляпа?
Моя рука невольно потянулась к голове.
– Да, и правда нету. Неловко даже. Боюсь, я ее потерял по дороге сюда, когда нас несла птица Рух.
Гиппогриф пожал лошадиными плечами:
