— Он бы сделал это, — согласилась голова Касима, торчащая теперь из корзины, — имей он хоть крупицу родственных чувств. И я имею в виду — не просто сложить меня обратно, но также найти какого-нибудь почтенного, возможно даже слепого, портного!
Бывшего дровосека крайне удивила брезгливость Аладдина.
— Откуда такие проблемы? — спросил он вежливо. — Разве ты, прошу прощения, разве мы не привычные ко всему разбойники?
— Разбойники вовсе не обязаны иметь дело с кусками тел! — передернувшись, заявил Аладдин. — Вот когда нас будут называть Сорок Убийц, тогда и поговорим!
Али-Баба послушно поднялся с того места, куда упал, и полез через груды ковров и подушек.
— Похоже, мы провалились в довольно большую пещеру. — Гарун поднял светильник и, щурясь, осмотрелся по сторонам. — Должно быть, от сочетания нашей тяжести и силы бури песок как-то сдвинулся, обнажив вход.
— Пожалуйста, перестань извиваться, — велел Али-Баба брату, беря руку и собираясь вернуть ее обратно в корзину.
— Тебе легко говорить, — защищался Касим. — А когда ты всего лишь рука, то можешь как-то передвигаться только извиваясь.
— Я снова устрою тебя на подушках, — ответил смиренный Али-Баба с великим терпением.
Он бережно положил руку к остальным частям своего брата, потом поднял плетеную корзину, чтобы установить ее поустойчивее.
— Эй, аккуратнее! — предупредил Касим, чьи части при переноске начали натыкаться друг на друга. — Такой способ перемещения заставляет по-новому взглянуть на проблему укачивания.
— Ни слова про укачивание! — вскричал Аладдин, и, судя по выражению его лица, он был знаком с этим словом не понаслышке.
— Похоже, мы все пережили это суровое испытание, — весело сказал Ахмед и кивнул Аладдину. — Ну, может, кому-то досталось больше остальных. И здесь мы куда лучше защищены от бури, чем раньше. Номер Двенадцать! Видишь ли ты стены, ограничивающие то место, куда мы провалились?
Гарун поднял светильник над головой.
— Это место безгранично, возможно даже, это двойник той пещеры, в которой наш атаман хранит золото.
После его слов наступила тишина. Али-Баба впервые услышал намек на вой ветра, но теперь он доносился откуда-то очень издалека.
— Этот светильник наводит меня на мысль продолжить свой рассказ, — заметил Аладдин. — Не говоря уже о том, что это, возможно, поможет мне выбросить из головы некоторые недавние события!
— Конечно, продолжай, — поддержал Ахмед, — поскольку, судя по звукам бури, все еще бушующей над нами, у нас впереди еще уйма времени, которое надо чем-то заполнять.
— Тогда я его заполню, — решительно заявил Аладдин. — Моя история продолжается следующим образом. После того как я увидел самую прекрасную царевну на свете, я все же сумел прийти в себя настолько, чтобы купить провизию для того важнейшего из обедов, который мой дядя хотел подарить нам с матерью. Именно во время этого обеда я узнал первые намеки на свою судьбу и в дальнейшем был направлен на путь истинный.
В тот вечер у нас был роскошный пир, за дюжиной блюд следовала очередная дюжина других, их готовили все живущие по соседству женщины под зорким присмотром моей дорогой матушки.
Когда пир был окончен и мы выждали подобающее время, чтобы насладиться благами правильного пищеварения, человек, ставший нашим благодетелем, повернулся к матери и сказал:
— Я еще слишком мало сделал для вашей семьи. Поэтому я сделаю твоего достойного сына владельцем лавки, торгующей тем, к чему у него больше лежит душа, и далее стану поставлять в эту лавку лучшие товары во всем этом величайшем из городов.
Тут мать парня была просто потрясена такой новостью, ибо наконец-то сын ее мог найти себе занятие и ей не придется снова возвращаться к своей бесконечной стирке после того, как брат ее мужа наконец уедет.
И таким путем дядя юноши воистину завоевал доверие матери. Но он еще не окончил разговор, и следующая мысль, поведанная им родственникам, хоть и была произнесена в той же легкомысленной манере, что и бо́льшая часть предыдущей беседы, сопровождалась взглядом столь напряженным, какого Аладдин ранее никогда не видел.
— Значит, решено, — сказал дядя. — К несчастью, завтра пятница, и поскольку это молитвенный день, не откроется ни одна лавка и ни одно присутственное место, чтобы мы могли исполнить свои планы. Поэтому завтра я возьму мальчика с собой в некие известные мне сады, ибо успешному торговцу следует понимать толк в красоте и утонченности.
И мать парнишки с готовностью согласилась и с этим тоже, как согласилась бы, без сомнения, практически со всем, что бы ни сказал дядя. И было решено, что этот дядя вернется в дом на рассвете и тогда заберет с собой мальчика для дальнейшего воспитания.
И вот дядя зашел к ним на рассвете священного дня и велел юноше поспевать за ним, ибо прогулка их будет долгой. В то время в границах города было множество красивых садов, которых более чем хватило бы для обучения юноши, будь таковы истинные намерения его дяди. Но они прошли весь город насквозь, и вышли через западные ворота, и шли еще целый час, пока не достигли некоего места, и тогда дядя сказал, что сад уже близко.
Но все же Аладдин не заподозрил ничего дурного, ибо что знал этот парнишка, кроме неписаных правил уличных игр и того, сколько разных блюд может его мать приготовить из овощей и черствого хлеба? В этом отношении старик рассчитал верно, хотя на самом деле он выбрал мальчика совсем по другим причинам.
Но даже у такого не от мира сего юноши, как Аладдин, мог возникнуть вопрос-другой. Ибо, хоть дядя и сказал, что они уже недалеко от сада, единственное, что парень мог видеть, — бескрайнюю равнину, раскинувшуюся перед ними, повсюду совершенно одинаковую, если не считать камней, разбросанных тут и там, да почерневших остатков огромных кустов и деревьев, некогда росших здесь, пока на землю эту не напала какая-то болезнь, заставившая их сбросить листья.
— Несомненно, — сказал парнишка со всей почтительностью, — здесь нет никакого сада. Куда же мы направляемся?
В ответ на свой простодушный вопрос он получил шутливый подзатыльник, и дядя велел ему набрать поблизости немного сухого хвороста. Юноша быстро исполнил это, и тогда старик велел парнишке встать примерно в десяти шагах позади него.
Когда тот отошел достаточно далеко, его дядя достал из глубин своего темного элегантного одеяния трутницу. Из нее пожилой мужчина извлек предметы, необходимые для разжигания огня, и поджег сухие ветки. Сделав это, он достал из-за пазухи черепаховую коробочку, извлек из этой коробочки щепотку порошка и бросил ее в пламя, говоря какие-то слова на незнакомом юному Аладдину языке. Когда порошок упал в огонь, над костром поднялся столб густого дыма, и старик еще быстрее забормотал свои непонятные слова.
И тут парень заметил, что вокруг него что-то происходит, ибо земля затряслась, и камни принялись кататься по равнине взад и вперед, и мертвые деревья задрожали столь отчаянно, что с них посыпались огромные сучья. Так сильна была эта дрожь, что даже небо, казалось, содрогается, а земля испустила великий рев, крик гнева и боли.
