Разбойник с мешком, опасаясь по меньшей мере за свои зубы и пальцы, опустил мешок так, словно тот был из самого хрупкого хрусталя. Главарь разбойников шагнул вперед, раскрыл суму с сокровищами, упрямо сжав губы, и принялся перебирать ее содержимое, вещь за вещью, время от времени извлекая то одно, то другое из мешка на свет божий.
— Нет-нет, — бормотал он, — слишком большое, чересчур ценное. — Он порылся еще, периодически вставляя между доносящимся из мешка звяканьем замечания вроде «Никогда», или «Совершенно незаменимая вещь», или «Только через мой иссохший труп». Но потом он помедлил, губы его задрожали, словно он снова пытался выговорить слово «отдать».
— Ах, — выдавил он мгновением позже, — думаю, я нашел то, что нужно.
— Так вы выбрали подарок? — спросил Али-Баба.
— Подарок? Это слово еще хуже того, другого. — Главарь нервно рассмеялся, извлекая из мешка с сокровищами нечто. Это нечто было такое маленькое, что Али-Баба не сразу сумел определить, что это. — Отлично, мы отдадим им эту крохотную золотую пашотницу. — Главарь улыбнулся, радуясь своему решению. — Очень изящная вещица, вы не находите?
Али-Баба, вполне уверенный в том, что вскоре окажется в царстве мертвых, заметил:
— Это не слишком щедрый подарок.
— Что? Как смеешь… — Гнев предводителя разбойников утих, ибо он увидел, что в его зажатом кулаке рюмки даже не видно. — О, думаю, что да. Очень хорошо. Подарок. Так-так. — Он снова уставился в мешок. — Я видел где-то там большое блюдо, с которым, возможно, сумел бы расстаться. Оно на редкость безвкусное.
Последнее не слишком удивило Али-Бабу, хорошо знакомого, пусть и издали, со вкусами своего братца. Предводитель разбойников снова порылся в мешке и с громким ворчанием извлек блюдо изрядных размеров и веса.
Пожалуй, в первый и последний раз Али-Баба почувствовал, что всецело согласен с атаманом разбойников. Он мог бы сказать, что это было воистину удивительное блюдо, но это ни в коей мере не отражало бы всех выдающихся особенностей этого изделия. Пожалуй, хватило бы и одних инкрустированных золотых нимф, гоняющихся друг за другом по краю, не будь даже скрупулезно выложенных из драгоценных камней сценок из повседневной жизни скотоводов и земледельцев, что украшали блюдо сразу под нимфами. А далее была изображена Вселенная; разумеется, наиболее крупные камни выступали в роли солнца и пяти планет. Но там имелись еще и вытравленные на серебре изображения купающихся дев. Трудно сказать, они ли ставили эту вещь за грань приличия или, может, обсидиановая нашлепка в самом центре, откидывающаяся, если на нее нажать, и являющая миру имя «Касим», выложенное бриллиантами? Все это, вкупе с полудюжиной всяких других особенностей, Али-Баба терпеть не мог. И это, разумеется, не принимая во внимание дополнительные украшения на нижней стороне этого изделия.
Главарь с трудом оторвал от блюда взгляд.
— Да. Я думаю, именно это и будет подарком. Чем скорее оно исчезнет с моих глаз, тем лучше.
— Вы подвергаете сомнению мой вкус? — осведомился Касим, которому, если подумать, по сравнению с братом терять было тем более нечего.
— Что касается этого блюда, у меня просто нет слов, — признал Разбойник Номер Один. — Бывают же на свете вещи просто уму непостижимые.
— Вот почему я и заказал такое блюдо! — гордо заявил Касим. — Хотя просто позор, что во всем городе не нашлось достаточно больших печей для обжига моих грандиозных задумок.
— Без сомнения, — ответил атаман, пытаясь, похоже, не только не смотреть на блюдо, но даже случайно не дотрагиваться до него. — Это уж точно будет уникальный подарок. — Он вновь заставил себя бросить взгляд на отвратительную тарелку. — Но прежде чем отдать, пожалуй, я выковыряю из него несколько камней покрупнее.
— Эй! — крикнул наблюдатель с другого конца лагеря. — Караван уходит!
Главарь схватил блюдо и сунул его дровосеку.
— А, ладно, забирай его целиком, хотя я знаю, что, оказавшись на старости лет в нищете, я пожалею о своей щедрости!
Али-Баба принял этот вынужденный дар. Тот был полных четыре ладони в поперечнике и тяжелый из-за драгоценных камней. Он кое-как сумел пристроить блюдо поверх корзины с Касимом и с тяжким стоном поднял все это на высоту пояса.
Теперь, если он как-то изловчится не растерять это и проворно подняться по склону горы на гребень, за которым уже исчезал караван, то сможет выполнить приказание атамана.
И если бы дело было только в этих мелочах! Как человеку ходить, когда меч все время бьет по колену? А его брат, хоть и в шести частях, все же весит не меньше, чем когда был одним целым. Тяжесть брата и блюда разом была едва по силам даже мускулам дровосека.
И более того, Касим все не унимался:
— Я что, должен идти туда безоружным?
— Ты прав, — тут же признал Разбойник Номер Один. — Мы спрячем в корзине короткий меч.
Значит, ему тащить еще лишнюю тяжесть? Почему-то Али-Баба предпочел с улыбкой проглотить и это.
— Используй корзину с толком, — наставлял главарь, заталкивая в нее короткий меч. — Быть может, его части смогут поискать добычу, пока ты отвлекаешь внимание.
Итак, Али-Бабу отправили испытывать эту гнусную Программу Рефинансирования Караванов. Почему-то в устах главаря все это звучало не просто возможным, но и неизбежным. Однако по мере приближения к каравану дровосека начинали одолевать все более мрачные мысли. Воистину, как сказал некогда мудрец, тому, кто еле ковыляет, трудно быть исполненным уверенности.
Но при таком подходе к делу ему нипочем не справиться. Он все время думает о плохом. А вдруг эти люди из каравана дадут ему возможность высказаться, и рефинансирование пройдет быстро и безболезненно, насколько это возможно. Али-Баба должен помнить, что никто не скор на расправу так, как предводитель сорока разбойников.
С этими мыслями он взобрался на вершину гребня и увидел вдалеке караван. И более того, караван увидел его.
— Разбойники! — закричал кто-то. — Разбойники! Я узнал бы эти черные одежды и бороды где угодно!
Дела были плохи. Али-Баба понимал, что повернуть назад означало бы верную смерть. Но, похоже, идти вперед тоже значило получить меч под ребра. Если только ему удастся заговорить прежде, чем в ход пойдет серьезное оружие, у него, возможно, будет шанс. Как ему хотелось теперь иметь такой же хорошо подвешенный язык, как у Марджаны.
Подходя ближе, он слышал, как спорят купцы и погонщики верблюдов. Странно было, пожив среди людей, одетых в одно лишь черное, увидеть разноцветные одежды и даже нескольких торговцев во всем белом. Некоторые из этих мужчин казались почему-то знакомыми, так что дровосек был уверен, что они уже торговали своим товаром в его городе прежде. Но все прочие мысли вылетели у него из головы, когда Али-Баба увидел, что спор между купцами и погонщиками привел к появлению мечей из ножен. На кратчайший миг ему показалось, что они дерутся между собой, но мечи, похоже, попусту рубили воздух, и совсем не было слышно звона металла о металл. Вывод отсюда мог быть только один: эти мечи обращены против него.
