— Знаю, девица, знаю, красавица, все знаю, что на сердце у тебя делается. Но не печалься, милая: имя у тебя светлое, знать, и судьба тоже светлая будет. Ложись почивать, а наутро будем речь держать…
Поблагодарила Светлояра старичка, забралась на печку и уснула крепко. А старичок долго еще не ложился, смотрел на нее спящую да приговаривал:
— Эх, душа моя, знала бы ты, что тебе на роду написано… И доброго молодца ты встретишь — да не полюбишь, полюбишь — да не встретишь. И пойдет он за тридевять земель за тобой, о тебе и слыхом не слыхав, и видом не видав. И…
Не договорил старичок, усмехнулся и улегся на лавку. Ворочался, покряхтывал, наконец, уснул.
А под утро к сторожке подошла белая волчица и завыла так, что кровь леденела в жилах.
Как проснулась Светлояра‑царевна, как умыла ясные очи да посмотрела на свет белый, тут‑то и поняла она, что ночь ночевала у своего любезного дедушки, старичка‑с‑ноготок, охранителя путников, лесного духа, чародея. Пусть и не такого могучего, как родной батюшка, зато доброго и светлого.
Поблагодарила Светлояра дедушку, поклонилась низко, совета стала спрашивать, как дальше быть и что дальше делать.
Стал ей старичок‑с‑ноготок сказывать:
— Ты, милая, не бойся ничего, здесь тебя каждое дерево охранять будет, каждая травинка надежным щитом станет. Но тут не век вековать, только день переждать, потом в путь‑дорогу отправляться. Ты, Светлоярушка, с рождения самого голубкою кроткой была для того только, чтобы суженого встретить и навсегда красной девицей остаться. Но отец твой, могучий чародей, чтобы ты из воли его никогда не вышла, наложил на тебя могущественное заклятие. Если в три года хороший твой да милый не увидит слез твоих трижды до рассвета — распрощаешься ты со своими перышками белыми. А вот если увидит, то тут уж пеняй на себя — заберет царь Елисей тебя к себе на веки вечные, запрет в башню высокую, неприступную, без окон, без дверей, приставит стражей надежных, неусыпных. Но не горюй раньше сроку, Светлоярушка, что‑нибудь мы да придумаем, ты ведь мне не чужой человек, внучка родная. Завтра ранешенько, как только встанет красное солнышко, возьму я тебя за рученьку, отведу к человеку надежному, страннику умелому. Проводником зовется он, все дороги известны ему, все пути подвластны. Отправишься ты вместе с ним в царство чудное, будешь там жить да поживать, пока не встретишь доброго молодца, который крепко тебя полюбит. А там уж смотри да посматривай, не перечь ему ни в чем, будь покорной да ласковой, чтобы ни в чем он тебя не упрекнул и не сгубил навечно. А тебе, — тут старичок‑с‑ноготок открыл сундук и достал из него яблоко, — на‑ка гостинец. Яблоко это не простое, а путеводное, выведет тебя на дорожку нужную.
Улыбнулась Светлояра, взяла яблоко, поцеловала старичка‑с‑ноготок. День прошел в заботах и волнениях, прощалась девица с родным краем. Горевала, что не проведает бабушек родных, что не попрощается с сестрицами любимыми, но делать нечего, с трудом дождалась вечера, а там и ноченька прошла, пора в путь‑дорогу собираться. Шли они со старичком‑с‑ноготок дорожкой нехоженой, катилось впереди яблоко, сияло в траве ярче красного солнышка. Наконец подошли они к лесной поляне. Росли там три осины высокие, стоял под осинами человек в черном одеянии. Поздоровался он со старичком, кивнул Светлояре, яблоко подобрал, в карман положил. Взял царевну за руку, и не успела она попрощаться, как ступила вместе с Проводником на дорогу, мощенную черным кирпичом. И закончился будто летний день, заклубилась вокруг тьма, засверкали над головой звезды, и каждая была размером с месяц. Крепко держал Проводник Светлояру, уверенно шагал в темноте. Трепетало сердце в груди девушки, как перепуганная птица, дрожала Светлояра, как осиновый лист на ветру. Дошли наконец до какого‑то забора, слабо освещенного лунным светом. Отогнул Проводник крайнюю доску, велел Светлояре идти самой. И только она оказалась по ту сторону — исчез и забор, и Проводник, будто и не было их. Осталась царевна одна. Долго ходила она по незнакомым улицам, страшно ей было, и вот, наконец…
Тут Яга замолчала и испытующе посмотрела на Ивана, который слушал как завороженный. Несколько минут все молчали.
— А дальше? — не выдержал Ваня.
— А дальше ты и так все знаешь, — неохотно сказала Яга, — ничего интересного. Недолго девица‑красавица одна бродила, нашла в большом городе неравнодушных людей, устроилась и зажила припеваючи. Пока тебя не встретила. А что? Худо ли — на одну всего долю ночи птицей обернуться. Так и до старости дожить можно, ничего страшного не вижу. Но ведь не сиделось же. Решила душа‑девица, что плохо ей, дескать, больно скучно. Ну и… ясное дело. Какой же мужик выдержит, чтобы пару раз на своей благоверной не сорваться? Так что в этом я тебя не виню.
Раздался храп. Это Темнополк, у которого, оказывается, давно глаза закрывались сами собой, уронил голову на руки и задремал, убаюканный мерным голосом Яги. Та посмотрела не него с нежностью и заговорила, сбавив тон:
— Вот и весь сказ. Сидит сейчас Светлояра у батюшки своего и горючими слезами заливается. Каждую ночь на один час она птицей становится, бьется грудью о железную решетку, в кровь разбивается, но крепки прутья, не улететь ей прочь. Царь Елисей, может, и рад бы уже ее на волю выпустить, как‑никак самого уже одиннадцать детушек замучили, да что поделать — крепко заклятие, да и жена подзуживает: мол, виновата девка, без отеческого благословения первому встречному на шею кинулась. Царица, сам понимаешь, не больно‑то хочет, чтобы Светлояра Елисею‑царю всю правду про нее поведала, вот и говорит, что, дескать, выпускать не след. А с Елисеем у меня свои счеты. Обидел, дюже обидел он Василену‑красавицу, сгубил племянницу ненаглядную. Так неужто не сыграть мне с ним шутку, да она и во благо будет! Я не я буду, если не сыграю!
Тут Яга стукнула кулаком по столу, но тут же бросила взгляд на Темнополка и продолжала уже шепотом:
— Так что с утра пораньше собирайся‑ка, поедем прямо в Медное царство, вызволять твою невестушку. Темнополка, поди, разбудить надо, не гоже ему за столом сны видеть… Кстати, — она насмешливо посмотрела на Ивана, — и тебе надобно бы отдохнуть да себя привести в подобающий вид. Уж не знаю, чего в тебе Светлояра нашла… Она наверняка себе прочила красавца писаного, каких и в свете‑то нет, а тут надо же…
Ваня смущенно потупился. Яга хмыкнула, довольная, что смогла его поддеть, и начала будить Темнополка. Тот долго не понимал, чего от него хотят, наконец поднялся и потер лоб рукой.
— Извини, совсем я плохой стал, — виновато произнес Темнополк, — старею, видимо.
Откуда‑то в руке его оказалась длинная трубка, из кармана явился на свет вышитый кисет. Темнополк закурил, и только тут Ваня вспомнил, что с тех самых пор, как он оказался здесь, курить ему не хотелось. Даже не тянуло. Странно.
Спать пошел в раздумьях. Царевна… Ну надо же…
С утра Темнополк выглядел еще более подавленным, чем вчера. Очевидно, спал он плохо, синие тени под глазами на белом лице выглядели как огромные синяки. Молча покуривал он свою трубочку, пил чай из глиняной кружки, думал о чем‑то. Яга с кем‑то ожесточенно ругалась, но, где именно, было непонятно — звонкий девичий голос ее раздавался отовсюду. Завтракали все в той же горнице, но на этот раз на большом столе стоял только одинокий самовар, кружки и блюдо с какими‑то плюшками. Ваня налил себе чаю и сел, не решаясь первым заговорить с Темнополком, который, судя по всему, сегодня был не расположен к беседам.
